(Из этого: Расколюсь — так в стклянь [123])
…Любезность — или нежелание огорчить? Глухота — или нежелание принять?
…А знаете, как это называется?
Из всех, за всю жизнь — только один вместил: 61 года от роду — и очевидно миллиардер — т. е. привы <слово и фраза не окончены>
…У Вас же великолепный выход: что превышает — на долю Гения. Он и не такое вместит.
Это не игра, п. ч. на игру нужен досуг. Я же задушена насущностями: от стихов до вынесения помоев, до глубокой ночи. Это кровное. Если хотите: кровная игра. Для меня всегда важно прилагательное.
Отношение к Вам я считаю срывом — м. б. и ввысь. (Вряд ли.)
Я не тот (я другой!) — тогда радуюсь. Но чаще «не тот» — просто никто. Тогда огорчаюсь и отступаюсь.
Смирение — это последнее любопытство: до чего дойдет (мужчина, гость, Бог, <пропуск одного слова>) и на чем, наконец, остановится — и есть ли конец — и остановится ли?
Edelstein — в Германии я бы любила бриллиант. [124]
Вспархиванье птиц: отрывистое мурлыканье.
Могу есть — грязными руками, спать — с грязными руками, писать с грязными руками — не могу. (В Сов<етской> России, когда не было воды, вылизывалась.)
Чудовищность причастия: есть Бога. Богоедство.
Чешские гуси меня ненавидят, капитолийские бы любили.
Как тросточка довершает руку!
(Запись о любимой серой тросточке, купленной С. на аукционе имущества бывшего царского посла и подаренной мне, а затем — много спустя — потерянной мною в Моравской Тшебове, на холму, собирая чернику.)
Отправить на тот фронт.
— А она всё-таки вертится! — Да не вертись — завертелась бы!
Дворянство хорошо, когда ты окружен (как шея — петлей) коммунистами, когда ты с людьми достаточно — человека.
NB! А с дворянами? Теми, вроде Бунина, в дворянской фуражке, т. е. дураками. И злостными.
Ответ кажется будет таков: когда я с дворянами мне бесконечно трудно вспомнить, что и они — люди (т. е. любят, болеют, а главное — умирают).
(1932 г.)
Аля: — Мама! Нимб — только вокруг святых и вокруг луны.
Плоха для мужчин — хороша для Бога. (Плоха, стара, негоднa и т. д. — хороша, молода, годнa и т. д.)
Я бы из одной гордости никогда не пошла в монастырь к сорока годам. Из одного — уважения — к Богу.
Испакостилась о мужчин — Бог очистит.
Магдалина, когда раскаялась, была хороша и молода. Когда мы говорим: Магдалина, мы видим ее рыжие волосы над молодыми слезами. Старость и плачет скупо.
М<ария> М<агдалина> принесла Христу в дар свою молодость, — женскую молодость, со всем что в ней бьющегося, льющегося, рвущегося.
Мария и Марфа сестры не лазаревы, а христовы. Заведомая отрешенность — жертвенность — бесстрастность сестер (Катя и Юлия Р<ейтлингер> [125]). Одна варила, другая слушала. Мария + Марфа — одна идеальная сестра: абсолют сестры. Больше любить — женски любить. (Т. е. — меньше любить.)
(Неисчерпаемо!)
Я — то Дионисиево ухо (эхо) в Сиракузах, утысячеряющее каждый звук. Но, утверждаю, звук всегда есть. Только вам его простым ухом (как: простым глазом) не слыхать.
Пишу из комнаты (именно из, а не в!).
ждали |
Как знали | и звали… как сладко веяли
Азалии, далии над Офелией
Как ткали и пряли ей ризы бальные
Азалии, далии и ветви миндальные
О, сладость — дай ее!
О, младость — дли ее!
Азалии, далии,
Азалии, лилии…
(Не пригодилось, ибо ни азалии, ни далии не пахнут, следовательно: не веют.)
дело
Дитя — не в Гамлете!
В любви мы лишены главного: возможности рассказать (показать) другому, как мы от него страдаем.
