ВЫПИСКИ ИЗ MУРИНОЙ РИСОВАЛЬНОЙ ТЕТРАДКИ,
— с картонок — из последних записных книжек, обнаруженных:
— Это — Англичанка, это — саламандра, это — просто такие уши. Это — дверь, это (с негодованием) — просто такие рисунки. Это всё — посуда: бокалы, вилки и ложки, тарелки и котлеты. А это — дядя сидит в кресле.
— А почему ты ей платье не раскрасил?
— Так. Платье само по себе какое-то красочное, красивое.
(Мёдон, 23-го ноября 1931 г., 6 л. 9 мес. 3 недели)
(Рисунок в тонкой зеленой горизонт<альной> тетради — Dessin.)
ИЗ CARNET MEDICAL —
лето 1934 г., Elancourt
…Comme toutes ces choses, terribles d’en bas, sont inoffensives, voire — droles — vues un peu d’en haut (par la fenetre d’un wagon!).[211]
За границей еще не создана поэма тоски. Никто. Только я. (Тоски = силы (синоним), и тоски-силы (тоскующей силы).)
…И между другими хатами —
Одна — как ведьма лохматая
(С папиросной коробки «Gitanes» — Celtiques не было — идя с Муром к Фр-там, за гвоздями.)
…Что нужно кусту от меня,
Чего бы уж не было — вдосталь…
…А может быть — вспомни любовь! —
Мы только хотим — что имеем?
И каждое дай есть — не мне
Дай, меня — дай…
(не надо)
И каждое не дано —
…Мое лицо — с лицом земли
Не угодила — гадинам
(25-го сент<ября> 1934 г., почти день рождения)
…По мановенью — моему
Ходи | и двигайся
Дыши |
Люби и гневайся
Мне родинка твоя —
Дороже родины
(Так. Никому. Никому бы и не сказала — п. ч.: 1) унизительно 2) ненавижу родинки (не у детей), — что-то самое плотское. Но так могла бы Федра — Ипполиту — но для нее (понятия) родины — не было. А в общем — хорошо. Формула.)
— J’ai un panaris a l’abdomen![212]
(Myp — своей учительнице, Окт<ябрь> 1934 г.)
L’amant de Lady Chatterton.[213]
Первое впечатление: с конца.
Книга кончается неожиданно и неприятно-счастливо. Она или он должны были бы умереть от разрыва сердца. (Лучше — один, п. ч. оба — тоже счастье.) Тогда всё было бы оправдано и возвеличено до Эмпирей.
Очень хороша первая и вторая встреча L<ady> Ch<atterley> и Лесничего, все первые две трети книги.
Сцена с цветами (повсюду) сентиментальна и безвкусна. (Особенно смехотворно перечисление и местоназначение цветов: туда — незабудки, сюда — крокус, и т. д.) Уж если цветы — то лучше La Faute de L’Abbe Mouret[214] — с целым садом: целым — сада.
Но, вообще, пошлость ассоциации.
Хороша — она, плох (неудачен) — он: демоничен и байроничен, слишком духовен для такой физики, какой-то принципиальный любовный Геракл.
Вроде пропагандиста.
Все ощущения книги — верны, а большинство рассуждений героя — излишни.
Такое ощущать она должна была бы от совсем простого — любого — хотя бы гондольера Джиованни. От бессловесного.
Лесничий (бывший — коновалом, бывший — офицером) — пересложнен.
Нехороша его словесная грубость: называть вещи своими именами, да еще все — и всеми. Я бы предпочла его словесно-почтительным, или вовсе бессловесным.
Гениален в книге Лоренс, а не герой. Герой — глуп. (Значит — и Лоренс глуп.)
