лучше. Няня говорила, что ей важно одно: любят Катеньку или нет. Но это было неправдой. Любить Катеньку имел право только один человек на свете, а именно баба Нюня. Все остальные составляли досадное недоразумение. И этот один человек не потому имел сладкое право, что исключительно понимал значение слова 'любить'. А потому, что понимал гораздо более важное: что означает любить именно ее – Катеньку Энгельгардт.
'И что же это означает?' – спросит, может быть, читатель. А очень просто: не путаться под ногами у бабы Нюни.
Когда начался трехсторонний роман с Потемкиным, баба Нюня сказала: 'Дура!' – за что получила от пятнадцатилетней Кати по щекам.
Лежа в тесной спаленке, няня ждала, что Катя придет извиняться. Баба Нюня верила, что это она воспитывает Катю.
– Да если бы я своего Фаддея, царство ему небесное, с этой тварью Варькой поделила…
– А я его люблю! – перебила Катя. – Понимаешь?
– Вот я и говорю – дура, – подтвердила няня.
– Ну и лежи тут! – сказала Катя. – А я все равно буду его любить. Всегда! – и хлопнула дверью.
– Недели через четыре и тронемся, – осторожно сказал Павел Мартынович. – Ты рада?
– Куда тронемся, папа?
– Я же говорю – я ради тебя перенес отпуск…
Катя медленно села, няня привычно опустила голову.
– Та-ак, – сказала Екатерина Васильевна.
– Тюша, но я же ведь ради тебя…
– Папа, а вы ради меня – спросили меня? – сонно сказала она.
– Тюша, ну что же я буду спрашивать, когда я хотел сделать тебе сюрприз?
– Я тоже хочу вам сделать сюрприз, – протяжно сказала Катерина Васильевна. – Я остаюсь в Неаполе.
– Катя! – вмешалась баба Нюня. – я пойду?
– Отчего же? Сидите, няня! – язвительно сказала Катя. – Скажите, как вам это нравится?
Няня осуждающе поглядела на Скавронского.
– У меня платье заказано к Светлой пятнице, – сказала графиня, обращаясь к няне. – Пасху в дороге! Придумают же некоторые…
Павел Мартынович почувствовал слабину и для закрепления успеха наклонил голову в знак полного и безраздельного признания вины.
– Я не хочу в Петербург, – сказала Катя и внимательно посмотрела на Павла Мартыновича.
Тот убито молчал. Катя показала няне глазами на дверь. Баба Нюня тихонько поднялась и вышла.
– Когда вы распоряжаетесь по своему усмотрению моим телом, я хотя бы могу понять побудительные мотивы, – сказала она. – А по какому праву вы распоряжаетесь моим временем? Вы уверены, что вы хотите, чтобы я поехала? – сложно сформулировала графиня.
– Я хочу, чтобы тебе было хорошо, – тихо сказал Павел Мартынович.
– Ваш деспотизм переходит границы. – Катя отвернулась к окну.
'Замуж выходишь один раз, а мучаешься всю жизнь…' – подумала Катерина Васильевна. Мыслью Катя уже была в Санкт-Петербурге. В городе, где писк любимых ворот на Миллионной, где карнавальный шум двора, матушка, потрясенная туалетами, Сашка…
– Тюша! Как твое самочувствие? – решился Павел Мартынович.
Катя смерила мужа оценивающим взглядом.
– Самочувствие среднее… – сказала она.
– Да? – задохнулся от радости Павел Мартынович. – так я приду пожелать тебе спокойной ночи? В десять часов! – чуть не выкрикнул Павел Мартынович. – Меня за ужином не ждите! – и побежал из комнаты перебежкой, сильно напоминающей котильон.
За ужином все могло перемениться. Лучше уж без ужина. Что он, не мужчина, в конце концов? Сегодня, правда, пулярка по-венгерски… гребешок у нее самое объедение…
– Нюня! – позвала Катя, и няня сразу же возникла на пороге. – Нюня, мы едем в Петербург! – она отбросила плед и вскочила с канапе. – Ты слышишь, Нюня! Пе-тер-бург, Пе-тер-бург, я совсем не хочу в Петербург! – запела она, закружившись по комнате. – Нюня! Нюнечка! А ты хочешь в Петербург?
Баба Нюня стояла, покачивая головой с беззащитным пучком на затылке. Слезы набегали в уголки глаз старой нянечки уже независимо от настроения. Возраст плюс любовь, похожая на религию, делали свое дело: слезы стояли там всегда. Но сегодня можно было считать, что это слезы радости за любимую Катеньку.
Если и есть в русском языке существительное, разом передающее смысл религии, то это – радость.
39
Принц Нассау-Зиген командовал гребной флотилией из шести галер, двух фрегатов, гальота и четырех транспортных ботов.
Принц происходил из боковой ветви бранденбургских курфюрстов и потому действительно мог именоваться принцем. Его права на кенигсбергский престол, где нынче город Калининград, вот-вот должны были реализоваться. Стоило умереть трем сыновьям нынешнего курфюрста Фридриха V и двум дочерям. Потом следовало отправиться к праотцам брату Фридриха V и семерым отпрыскам брата. Зато дальше дело оставалось только за младшей сестрой и ее потомством, состоявшим из одиннадцати вечно голодных принцев и принцесс.
Джулио приготовился поддержать с принцем беседу о преимуществах индийской холеры перед бубонной чумой.
После посещения Орлова рыцарь почувствовал какой-то шальной прилив сил. Он то ли подцепил заразу, то ли расправил крылья. Этот удивительный тон общения, эти нравы, удаль, неотличимая от разгула, – все, что поначалу казалось то ли обманом зрения, то ли хитрой комбинацией русского ума, оказалось самим воздухом русской жизни. Русские не притворялись: они так жили.
Джулио ощутил вдруг удивительную легкость, словно бросил костыли и из душной курной избы вышел в весенний лес. Притом в полной уверенности, что спонтанно выучил язык, на котором говорят в этом дремучем лесу.
Рыцарь приехал в Кронштадт с чувством полной уверенности в самом себе. Раненая рука на перевязи словно бы только подчеркивала, сколько еще возможностей впереди.
Рыцарь не знал, что зараза, которую он подцепил, всего лишь легкий насморк по сравнению с настоящими русскими болезнями.
Прежде всего, в крепости принца не оказалось. Но и на фрегате офицеры как-то отводили глаза в сторону. И на целом хмуром острове Котлин никто не мог растолковать, где командующий эскадрой.
Принц прибыл под вечер на собственной яхте, груженной перемерзлой репой под самый гик. От принца несло, как от овощной базы при интендантском складе Адмиралтейства.
– Литта? – сказал принц, протягивая перепачканную руку. – Сволочь! Где ваши люди?
– Простите? – вежливо сказал рыцарь.
– Тыловые крысы! Ручанский – сволочь! Или он Рычунский? Чтобы Нассау-Зиген взятки давал? А матросам жрать нечего! Пять рублей за государеву репу, которая в Питере вся по рублю за воз! Где ваши люди, я спрашиваю? Может, мне еще и разгружать самому?
Развитой музыкальный слух Джулио с уважением отметил безупречно правильное чередование восклицательных тезисов и вопросительных арсисов без единой синкопы.
– Принц, но… – начал Джулио. – Впрочем, не извольте беспокоиться.
Через полчаса принц Нассау-Зиген наблюдал с борта яхты следующую картину. Из крепости спотыкающимся марш-броском трусила заполошная вереница солдат и поминутно оглядывалась в тыл. В тылу мелким аллюром, но крупными зигзагами скакал Джулио на неизвестно откуда взявшейся лошади и
