41
Наутро после приемки фрегата Джулио проснулся в каюте от звуков дальней канонады. Тренированный девятью годами службы во флоте, слух рыцаря не только отличал пушечную канонаду от громоподобных звуков природы, не только выстрелы корабельных орудий от сухопутной артиллерии, но даже, кажется, звук кормовой пушки от носовой.
'В районе Большого Березового, – потягиваясь, с удовольствием подумал рыцарь, до самого рассвета изучавший карту района. – Миль семьдесят с лишком…'
И вдруг резко сел. А через минуту уже вылетел на палубу. Фрегат еще спал, только вахтенный, позевывая, мечтал о чем-то в корме, приобняв бизань. Свинцовое небо едва серело на востоке, вызывая в памяти лишь досадное школьное напоминание: серого цвета в природе не существует.
Влажный утренний бриз гнал с открытого моря крутую зыбь, и Джулио, подставив ветру горячее со сна лицо, прислушался снова. И снова отчетливо услышал пушки. 'Ветер с моря, может, миль девяносто. Перестрелка. Неужели у Выборга?' Он растерянно оглядел немые остовы судов, выступавших из предрассветной мглы, – часть на ближнем рейде, часть у причала. Помассировал больную руку. Вроде и без повязки ничего, отходит.
Вахтенный, приметив капитана, вытянулся в струну так, что рядом с большой бизанью возникла еще маленькая бизань.
– Всех наверх! – отчетливо сказал Джулио, приближаясь и вглядываясь в темень за кормой.
– А еще час до подъема, ваше…
Джулио коротко ударил вахтенного под дых, переступил и прошел на бак, потирая кулак и с досадой вспомнив о забытой в сутолоке отъезда любимой бойцовой груше из кожи. Кожа была собственноручно содрана с живого турка в кровавом угаре мести за соседа по келье – брата Монпелье. Турки разрубили плененного Монпелье на четыре части, части прибили к кресту, снова сформировав тело, крест выставили на шлюпик и пустили с попутным ветром в сторону мальтийской эскадры на траверзе крошечной Линозы…* Да, хорошая груша.
Мужчины нескоро привыкали к тому, что в минуту опасности из-под благородной повадки Джулио вдруг выглядывал грубый зверь. Зато женщины сразу подозревали свирепую правду, как лисица чует волка, в какую шкуру волка ни переодень. А внешняя учтивость Джулио только усугубляла для женщин прелесть предполагаемых силков.
Открыв пороховой ящик возле карронады**, капитан зачерпнул пороху. Затем внимательно осмотрел гидроизоляцию на рундуке: порох был сырой. Под палубой раздался топот ног: вахтенный, очухавшись, счел за благо поспешить с исполнением.
Пока команда строилась на шканцах, Джулио успел спуститься в каюту, стремительно привести себя в порядок и предстал перед строем свежий как огурчик.
'Здарево, арли', – позевывая, предположил мичман Бородулин грядущее приветствие.
В строю хихикнули.
– Команде – получасовая готовность к походу, – сказал Джулио по-французски. – Канонирам вместо завтрака – авральная смена пороха в верхних каморах. Построения перед походом не будет. Ветер встречный – выходим на веслах. Я не слышу! – повысил он голос.
Офицеры, словно бы очнувшись, разом загудели, дублируя по-русски команды капитана для личного состава. И так же разом смолкли.
– Виктория! – интернационально закончил Джулио свое первое боевое построение.
Когда взволнованный Нассау-Зиген через час поднялся с пакетбота на палубу 'Святого Иоанна', он так и замер у трапа. Наметанным глазом он враз увидел и спущенные из клюстов, замершие над водой весла, и удвоенную походную вахту, и взломанные печати на арсенальных рундуках. 'Во дает рыцарь!' – подумал он.
– Пойдем в кордебаталии***, – только и сказал принц подбежавшему с рапортом Джулио. – Шведы – у Красной Горки. В авангардии – Круз, в арьергардии – Сухотин на 'Двенадцати апостолах'. Где же, мне любопытно, Чичагов? Шведы бьют по форту, ответной стрельбы нету…
– Да, сир. – Джулио досадливо потупился.
Он не расчел частоты стрельбы. А судя по частоте, то была бомбардировка, но никак не перестрелка.
От Котлина отходили на веслах, Джулио через час приказал растолкать подвахту, посадив по шестому гребцу за весло. По счастью, едва взошло солнце, ветер переменился на попутный, и уже в первом часу пополудни завиднелась на горизонте шведская эскадра.
– С Роченсальмского рейда, – задумчиво говорил Джулио кавторангу Икоткину, склонившись в рубке над картой.
Икоткин, просунув в отдраенное лобовое окно подзорную трубу, считал корабли.
– Не меньше полусотни, ваше превосходительство, – сказал он. – В дрейфе. Две трети линейных. Сдается мне, с королевским гюйсом*.
– Густав? – вскинул глаза Джулио. – Не может быть! Густав III… А ну-ка, дай трубу… Точно, кайзер- флаг. Желтый прямой крест по синему… Я ведь его… Впрочем, пустое.
Джулио вспомнил чудесного подростка под копной льняных волос, с задорным любопытством осматривавшего мальтийские фортеции лет пять назад в сопровождении дяди – герцога Зюдерманландского. Почему, спрашивается, он должен стрелять по этому милому юноше, который, правда, давно уже не юноша? Приятно ненавидеть безликого врага, напавшего на отчий дом. А когда и дом не отчий, и враг совершенно конкретный и симпатичный, и вы с ним мило полемизировали о преимуществах парусного флота перед гребным и никак не предполагали, что судьба огорошит шансом предложить друг другу самый убедительный довод…
'Вот так встреча!' – подумал Джулио.
Великий магистр де Рохан, предостерегая Джулио от сантиментов, говорил: 'Сражаются не люди, а флаги. Потому что человек ненавидит с удовольствием, а любит с трудом. Если вы думаете, что флаг выражает любовь к отечеству, вы заблуждаетесь. Флаг – метафора неприязни к чужим штандартам. Войне нужна ненависть, как руслу – река: только она заполняет зияющую брешь солдатской ущербности. Только ненависть подводит общий знаменатель под раздражающе пеструю гамму человеческих страстей. Вот почему люди так любят войну. Ликование слитной ненависти одушевляет, как походная песня. Мы воюем за флаг, а любим за крест. Флаг у нас общий, крест – у каждого свой. Вот где зарыта собака. Любовь не нуждается в знаменах. В знаменах нуждается ненависть. Помните об этом, граф, в особенности накануне решительных сражений'.
Пока Джулио предавался полезным воспоминаниям, засемафорили с флагмана.
Икоткин вскинул трубу – прочитать флажки.
– Двадцать градусов к зюйд-весту – еще эскадра, – перевел Икоткин.
– Как это они там разглядели? – сказал Джулио, не отрываясь от карты. – Кто такие?
– Да никак не разглядели, это наша разведка из Бьорке-Зунда, видать, дотумкала. Так… Сигналят перестроение…
– Что за черт? – Джулио поднял голову.
– Круз забирает на ветер… – Икоткин продолжал глядеть в трубу. – Возможно, думают, что подходит главный флот герцога. А это сотня одних линкоров как-никак… Не считая галер, прамов** и прочей дребедени.
– Но им же сутки ходу! – в недоумении сказал Джулио.
В рубку вбежал Бородулин.
– Что они делают, ваше превосходительство! – кричал Бородулин. – Круз же собьет нам весь строй…
– Сколько до шведов? – быстро спросил Джулио.
– С час ходу.
– А стемнеет?
– Не раньше шести…
