надеялся, что возьмете…
– Не прибедняйся. Не надеялся, а знал, – нетерпеливо бросил Теодор. – Я-то сразу понял, к чему дело клонится, еще когда ты стал про все это с такими подробностями рассказывать.
– Знал, – согласился тот. – Знал, что если расскажу все, то возьмете. Так что скажете?
– Что, что! – вспылил Гален. – А то сам не знаешь? Присылай. Не бойся, не обижу. Я и сам так в свое время ушел, хороший человек меня увел, светлая ему память…
Квентин поднялся и резко, коротко свистнул. Гален усмехнулся.
– Ага, теперь вижу, что именно надеялся, – сказал он с неподражаемым ехидством.
– Я его с собой не звал, – быстро взглянул на него Мойзель. – Только знает он, а значит, болтается где-нибудь здесь, неподалеку. Услышит – придет, нет – завтра с утра пришлю.
И минуты, наверное, не прошло, как у костра возникла еще одна тень. Лориан подошел, остановился на самой границе света, поздоровался.
– Ну все, продал я тебя, – сообщил Мойзель. Разведчик молчал, внимательно глядя на Галена. Энтони впервые видел его вблизи, и ему показалось, что Лориан тоже изменился, не явственно, как братья, а едва заметно, но куда глубже.
– Возьму тебя ординарцем, как и раньше, – сказал Теодор. – Годится?
– Угу! – кивнул пограничник.
– Только придется научиться разговаривать, как положено, – фыркнул цыган нетерпеливо, но не зло.
– Я умею… – сказал Лориан, кинул на землю мешок и расправил скатанный плащ.
– И пожитки с собой прихватил, – усмехнулся Квентин. – А если бы его превосходительство сказал, что ты ему не нужен?
– Так ведь не сказал же… – улыбнувшись, возразил пограничник.
– Ладно, бывай, – потрепал его по плечу Квентин. – Завтра еще увидимся, простимся.
Он легко шагнул в темноту, а Лориан присел на корточки, подбросил несколько сучьев в костер, отчего огонь вспыхнул ярче. Энтони вгляделся в лицо пограничника и понял суть той неуловимой перемены, которая произошла с ним. Он был все такой же неторопливый, по-кошачьи мягкий, так же улыбался – лишь глаза стали беспокойными, да веселые искорки в них погасли…
Гален и его ординарец еще долго сидели у костерка. Энтони спал, пробуждался, сонно глядел на них, засыпал снова. О чем шел разговор, он так и не слышал. Но утром Гален явно повеселел, а Лориан… Энтони не понял толком, но ему показалось, что и разведчик улыбается как-то иначе…
ПОБЕДИТЕЛЬ ДРАКОНА
…Сана Монтазьен облокотилась на перила крыльца. Прямо перед ней, над воротами постоялого двора, сияло огнями звездное небо. Фыркали, шевелились, переминались с ноги на ногу мулы и лошади, шумно дышали быки. Карета темной массой возвышалась над телегами и возками. Карета без гербов, обитая потрескавшейся кожей, но все равно роскошная для этого двора, для всей этой убогой дороги, такой непохожей на тайский тракт, по которому она привыкла ездить в Монтазьен. Теперь они не едут, они бегут, поэтому приходится петлять в старом экипаже по грязным дорогам и ночевать в жалких трактирах. Это ненадолго, говорит отец. В Тай-Ли у них владения больше и богаче, чем в Трогармарке, лишь бы туда добраться. Впрочем, они опережают любую погоню не меньше, чем на дневной переход, даже если допустить тот почти невозможный случай, что погоня возьмет их след.
Прошло двое суток с той минуты, когда прежняя жизнь закончилась, разом и навсегда. Сана проснулась ночью от того, что ее трясли за плечи. Она всегда спала крепко, и ее будили без излишних церемоний – но не так же грубо! Кто посмел?! Она с трудом разлепила глаза. В спальне горели свечи, а над ней склонился отец. В каком он был виде! Порванный, испачканный камзол, расцарапанное лицо – словно ночью продирался через колючие кусты! Сон слетел мгновенно, и Сана уставилась на него круглыми удивленными глазами.
– Быстро! – отрывисто говорил герцог. – Быстро, Сана! Вставай! Собирайся! Все, что надо в дорогу, деньги, драгоценности, то, что тебе дорого. Служанок не буди, им знать не надо…
Александра, как истинная аристократка, умела все. Это вчерашние купчихи неспособны одеться без посторонней помощи, а на сборы в дорогу тратят неделю. Когда час спустя герцог Монтазьен снова появился в ее спальне, дочь, одетая в дорожное платье, сидела на постели перед небольшим сундуком и саквояжем – самыми простыми и неброскими из всех, что у нее были – и втыкала последние шпильки в прическу. Доверенный лакей отца и кучер взяли ее сундук, герцог самолично понес саквояж. Во дворе уже ждала запряженная парой простая карета. В молчании они ехали по темным улицам. Где-то далеко позади запел рожок, ему ответил другой, совсем издалека, по-видимому, из нижнего города. Карета остановилась, запахло водой.
– Кто, куда и зачем едете? – послышался сонный, равнодушный голос.
– Вот подорожная… – почему-то отвечает не отец, а Тибо, лакей. – Это мой брат и дочка.
– Почему ночью? Что вам, дня не хватает?
– Отец у нас умирает… Вечером сообщили… пожалуйста, пропустите, господин начальник! Успеть бы… Вот… – звон монет, потом скрип открываемых ворот. Значит, это речные ворота, только они открываются на петлях, а не поднимаются. Карету качнуло, плеснул в окно свет факела, отец сильно сжал руку Саны и, коротко выдохнув, откинулся назад.
– Ну, все! Спасибо, Великий! – прошептал Монтазьен, прижимая к себе дочь. – Вырвались. О том, что я был в Трогартейне, знает один Бейсингем, а ему сейчас не до меня.
Вот только придется тебе пока обойтись без служанок. Справишься?
Девушка не ответила, она понимала: герцог задал этот вопрос лишь для того, чтобы хоть что-то сказать.
– Что случилось, отец? – осторожно спросила Александра четверть часа спустя, когда обнимавшая ее рука обмякла. – Куда мы едем? И при чем здесь Тони?
То, что она услышала, было чудовищно. Бейсингем тайком уехал из Аркенайна и, пользуясь своим маршальским званием, поднял мятеж. Отец кинулся следом и почти успел, почти… Они встретились в королевском дворце, в покоях Себастьяна, они дрались – но где отцу сражаться врукопашную с боевым генералом! Бейсингем не убил отца лишь потому, что тот бросился в сад, и предатель не стал искать его в темноте. Когда герцог возвращался домой, он слышал крики в казармах стражи. Тони сумел сделать то, что не удалось Равильяку.
– Но почему мы должны бежать, отец? – опомнившись, спросила Сана. – Ты никогда не выступал открыто ни против Себастьяна, ни против Бейсингема. Бетти считается твоей дочерью, но ведь не ты возвел ее на престол. Ты даже не был тогда в Совете Лордов. Самое большее, в чем тебя могут обвинить – в излишне усердном выполнении королевских приказов, но это не преступление…
– Не понимаешь? – спросил Монтазьен. – Ты же умная девочка, Сана! Я сам, своими руками снимал знак Солнца с орденской цепи Бейсингема. Откуда он взял другой? Он не подавал прошения епископу, а знак подлинный. А почему на него не действовал перстень? А как он смог за один вечер добиться отлучения от церкви Элизабет и всех, кто был в Аркенайне? Такие решения принимаются месяцами.
– И тебя тоже отлучили, отец? – прошептала Сана.
– Да, и меня тоже. Теперь ты поняла, кто за ним стоит?
– Церковь? – неуверенно спросила она.
– Церковь многолика. Епископ Мартин – тоже церковь. То, что было сделано, мог сделать только Священный Трибунал. И теперь Себастьян и Бейсингем будут с ним расплачиваться. Огненная гора проснулась, Сана. Ты хочешь на костер?
…Этот вопрос и теперь еще звучал у нее в ушах. Костер. Их всех ждет костер. И противных, но безвредных козликов, и ученых, и ее мейстера Лори. Всех, кого отец поручил ее попечению. Они, наверное, уже в тюрьме, а она – она здесь!
Александра опустила глаза. В свете факела, укрепленного над крыльцом, на руке блеснул изумруд.
