– Что?! – с внезапной горячностью воскликнул Алан. – Этого еще не хватало! Чего недоставало у нас в Трогартейне, так это мага-ювелира! Чья работа, можете сказать?
– Не знаю… – пожал плечами мастер Грандье. – Оправа простая, ее кто угодно мог сделать. А камень вырезан хорошо, таких мастеров у нас, пожалуй, и нет.
– Если что узнаете, – уже спокойней сказал Алан, – в долгу не останусь. Теперь слушайте меня: надо положить под оправу несколько песчинок из чаши, каплю воды, и соединить все обратно, чтобы ничего не было заметно.
– Это не работа, ваша светлость, – усмехнулся мастер, – а так, забава. Раз, два… – он подошел к чаше, потом повозился с инструментами, – …и готово!
В руках у него был перстень, точно такой же, как и прежде.
– Наденьте, герцог, – предложил Алан, – и снимите. Ну, как?
– Все в порядке, – сказал Энтони. – Снимается легко…
– …Теперь вам будет во дворце труднее, – говорил ему Алан полчаса спустя, когда они уже сидели за обедом. – Намного труднее. Если бы эта штука вас только веселила, может быть, ее можно было бы и оставить. Но кто знает, как она еще работает? Поэтому лучше не рисковать. Я полагаю, смысл этого перстня – склонить вас на их сторону. Если вы будете вести себя умно, то сумеете их запутать. О том, что произошло на самом деле, они в любом случае не догадаются. От вас ничего подобного никто не ждет, от матушки тоже… Ну, а меня вообще в расчет не берут…
– И зря… – засмеялся Бейсингем.
– Я тоже думаю, что зря, – улыбнулся мальчик. – Но откуда же им знать, что герцог Баррио успел передать свое дело. Мне ведь было всего семь лет, когда он умер, а матушка не могла дать мне знания. Зато она привила желание их получить…
– А что, герцог Баррио…
– Герцог Баррио был тайным советником Священного Трибунала, – ответила вместо сына Эстер. – Пока он был жив, секты сидели тихо, как мыши. Он знал про них все. А теперь он умер, вот и появляются всякие там королевы Элизабет и ученые епископы Мартины…
– Погодите, а епископ-то при чем? – воскликнул Энтони.
– Неужели вы не поняли? – удивился Алан. – Это же так просто. Кстати, вы мне не напомнили, а я ведь обещал рассказать про присягу. Я все понял сразу же, едва вы рассказали, как обозлилась королева, когда вы не стали повторять тот текст, который читал полковник. Ну подумайте сами, герцог: офицер клянется служить королеве и только королеве, целует перстень с изображением демона и получает от нее знак службы, наверняка непростой, как и ваш перстенек. Больше ничего и не надо… Думаю, кстати, что и ваш маршальский жезл тоже непрост. Вы его часто в руки берете?
– Совсем не беру, – фыркнул Энтони. – Я, знаете ли, не привык получать чины из рук любовницы, и давали их мне совсем за другое…
– И дальше не берите. Не надо…
Уже гораздо позже, когда Бейсингем попрощался с герцогиней, Алан, провожавший его до дверей, тихонько сказал:
– Я немного приукрасил наше положение, герцог. Не хотел говорить при матушке… Рано или поздно они, конечно, заметят, что перстень не действует. Но постарайтесь протянуть хотя бы несколько дней, чтобы они не связали это с посещением нашего дома. Иначе всем нам придется плохо…
Когда Энтони вошел во дворец, ему показалось, что он нырнул в темную воду глубокой реки. Все виделось как сквозь закопченное стекло, тяжелый воздух сдавливал грудь. Он не дошел, а дотащился до спальни и рухнул на постель, предоставив слугам раздевать себя. Заснул он мгновенно, но сон пришел такой… Прометавшись всю ночь между удушливым бодрствованием и кошмарами, утром Энтони посмотрел в зеркало и понял, что показываться кому бы то ни было ему сегодня не стоит.
Почти весь день он провалялся в постели, изображая слабость и утомление – особого лицедейства это не потребовало. Но все же, раньше или позже, надо было вставать, иначе появится лекарь, и все непременно выйдет наружу. А ведь Алан говорил, что нужно протянуть хотя бы несколько дней.
После полудня перед ним замаячила некая идея. Вскоре она обрела вид усатого капрала, раздававшего бойцам водку перед атакой – «для храбрости». Если это годится для солдат, то почему бы не сделать то же самое и генералу… тьфу, маршалу? А если не поможет – то, в конце концов, можно и напиться – в таком состоянии попробуй, разбери хоть что-нибудь…
В его покоях было только вино, но Энтони знал, где во дворце можно найти водку, не прибегая к помощи слуг, среди которых каждый второй – соглядатай, не считая каждого первого. Было как раз около четырех часов – время, когда в Трогартейне отдыхают все, от мастеровых до королей. Энтони оделся, тихонько выбрался из своих покоев и направился в самую глубину дворца, стараясь лишь не потерять направления, которое, впрочем, тут же потерял. Поняв, что в дворцовых переходах трезвому не разобраться, он вышел наружу: где бы ни находились комнаты нужного ему человека, их окна выходили в сад.
Энтони брел вдоль задней стены дворца, заглядывая в окна. Четырнадцатое принесло удачу: за низеньким столиком сидел и раскладывал пасьянс тот, кого он искал. Бейсингем поскреб пальцем стекло, человек поднял голову, обрадовался, помахал рукой, указывая куда-то за угол. Там оказалась дверь.
После смерти Леона Себастьян, брат погибшего короля, перебрался в дальнюю часть дворца, в те покои, которые они с братом занимали еще детьми, и жил там безвылазно, предаваясь тихому пьянству. Ему никто не препятствовал. После знаменитого появления в Совете Лордов его перестали приглашать на официальные церемонии, и вскоре о брате короля все забыли, словно его и не было.
Если Леон предпочитал вино и фрейлин, то Себастьян – водку и служанок. Это было как раз то, что нужно Энтони. А забытый принц отчаянно нуждался в собеседнике и собутыльнике.
– Водки хочется, – жаловался ему Бейсингем на исходе первой бутылки. – Водки, карт, мужского общества. Разве женщина может понять, что нужно мужчине? Она мне вино присылает… – он поморщился, – сладкое! Что я ей – кукла в кружевном платьице?
Себастьян рассмеялся. Про куклу ему понравилось, и он налил еще водки.
– Тебе моя родственница… наше величество… насчет баб не препятствует?
– Да вроде бы нет. – Энтони уставился в потолок, который уже слегка покачивался. – Раньше не препятствовала.
– Зовем?
– Попозже, – махнул рукой Энтони. – Сначала доиграем, потом баб… У меня времени много…
– А я думал, ты человек занятой…
– Нет… Это генералы занятые. А я маршал. А маршалов в Трогармарке нет, и что им делать, никто не знает… Так что я человек, которого нет… понимаешь?
По счастью, обратно он возвращался не через сад – а то мог бы и свалиться где-нибудь под кустом. Одна из приглашенных Себастьяном служаночек проводила его прямо до двери. Он пытался запомнить дорогу, но помнил только, как изо всех сил старался устоять на ногах. Так что на следующий день ему снова пришлось отправляться на улицу.
На третий день Энтони на водку уже смотреть не мог. Однако он заметил и кое-что еще. Себастьян был хоть и пьяница, но далеко не глуп, судил обо всем точно и метко, в каком бы состоянии ни находился. Вечером обоим вдруг пришла мысль пойти прогуляться. Они выбрались в сад и побрели, пошатываясь, среди мокрых кустов. Энтони, как несколько более трезвый, держал факел. Однако о войне Бейсингемы думали всегда. И он решил попытаться поговорить на интересующую его тему: что за люди захватили власть во дворце. Себастьян остановился, ухватившись за ветку дерева.
– А ты не боишься? – пьяно качнувшись, спросил он Энтони.
– Боюсь, – кивнул тот. – А что поделаешь?
– А ты будь умным… Ты думаешь, я почему пью? Пока пью, я им не опасен. Эту заразу можжевеловую я терпеть не могу… с детства… Леон вот не пил… и его кабан забодал. А ты пей… Тогда она тебя тоже тут поселит… и будем оба живы…
– Послушай, – решился Энтони. – А что ей от меня нужно – ты не знаешь?
– А сам не догадываешься? – заржал Себастьян.
