– Нет, ну кроме этого самого… мало, что ли, этого добра вокруг? Вон, Гален готов хоть сейчас, счастлив будет по уши… Да она меня и не зовет…
– Не… не знаю… – покачал головой Себастьян. – Да и она, может, не знает. Не она здесь главная…
– А кто? – понизив голос, спросил Энтони, оглядываясь на мокрые кусты.
– Не знаю… – зашептал ему прямо в ухо Себастьян, – но Бетти здесь так… на побегушках… Даже девка эта, Сана, сестренка ее… Я как-то шел по дворцу, слышу – бабы ссорятся. Ну, подошел, заглянул тихонечко… Смотрю – Бетти стоит, вся белая, а Санка ее ругает. И какими словами поливает, ты бы слышал… А ты говоришь – главная!
«Кто она и кто я…» – вспомнил Энтони. Да, снова все упирается в Александру Монтазьен, неприступную зеленоглазую умницу, которая видит все на двадцать шагов вперед, тогда как он, Бейсингем, от силы на два…
…Поздно вечером, когда он кое-как добрел домой, появилась Элизабет. Энтони не надо было лицедействовать: он совершенно добросовестно попытался подняться с кровати, рухнул обратно и лишь пьяно помахал рукой своей венценосной покровительнице. Та взглянула, повернулась и молча ушла.
Вернулась королева утром, когда Бейсингем мучительно размышлял, выдержит ли еще один день в обществе Себастьяна, или надо прекращать. После столь глубокого погружения в пучину древнейшего порока он еще дня три будет в таком виде, что никто ничему не удивится, а там и время пройдет…
Элизабет подошла к постели, и Энтони замер, как мышь, в норку которой тянется кошачья лапа. В глазах королевы был все тот же злой ледяной холод, что и тогда, на троне.
– Тони, – с тихой яростью сказала она, – мне хватает пьяниц во дворце и без тебя.
– Ну зачем ты так… – Слова не шли с языка, и даже сам он не мог разобрать, от страха или с похмелья. – Гулял по саду заглянул в окно, гляжу – Себастьян. Зашел к нему, а ты же его знаешь…
– Знаю, и очень хорошо! – холодно проговорила королева. – Поэтому я сегодня же удалю Себастьяна, чтобы ты мог гулять по саду без роковых последствий.
Еще не легче. Быть причиной неприятностей для несчастного пьяницы Бейсингем не хотел.
– Не надо, Ваше Величество, – умоляюще проговорил он, приподнимаясь. – Я вам солгал. Он не виноват. Это мне захотелось выпить. Надоело вино…
– Сегодня ты и вина не получишь, – Элизабет вызвала лакея и приказала: – Уберите все вино из покоев лорда Бейсингема.
– Пощадите, Ваше Величество, – взмолился Энтони совершенно искренне. – Оставьте хотя бы бутылку! Я же не доживу до завтрашнего утра.
– Доживешь! – презрительно бросила королева. – И запомнишь. Ты, кажется, любишь глядеться в зеркало? Иди, посмотри на себя, маршал Трогармарка, самый красивый мужчина столицы…
– Да ладно… Я знаю, что ничего хорошего…
– Нет, посмотри! – Элизабет за руку подтащила его к зеркалу.
«Да, пожалуй, я несколько переусердствовал… – размышлял Энтони, глядя на свою бледную, опухшую физиономию, увенчанную прической в стиле вороньего гнезда. – Спасибо венценосной, еще один день я бы уж точно не выдержал…»
– Ну как? Хорош? – нетерпеливо спросила Элизабет.
– Отвратителен! – с чувством проговорил Энтони. – Благодарю вас, Ваше Величество, за то, что вытащили меня из этой смрадной ямы. Вам нет нужды удалять Себастьяна, я к нему больше ни ногой, клянусь! Прикажите оставить хотя бы бутылку вина…
– Маршал! – снова обдав его холодом, проговорила Элизабет. – Вы уронили себя. Подобный проступок требует наказания. Так что вина вы не получите. И имейте в виду, на случай, если захотите утолить жажду в каком-нибудь трактире: маршал Трогармарка не может шляться по кабакам и оставаться маршалом. Ему вообще не следует показываться где бы то ни было в таком виде…
Окатив его этой тирадой, Элизабет повернулась и, не глядя на Энтони, вышла.
…Как бы то ни было, еще один день он выиграл.
…Решение пришло внезапно. Когда Энтони среди ночи, попытавшись утолить неутолимую жажду очередным стаканом воды, метался на измятой постели, откуда-то из глубины памяти вдруг выплыло: «И следи, чтобы он не носил чужих знаков».
Вот что может помочь! Он мало знал о своих новых хозяевах, но одно несомненно: солнце для них своим быть не могло. А кто может запретить ему носить солнце?
Следующая порция мыслей была уже более трезвой. Нательного знака не увидит даже Бетти, а ведь ему нужно предъявить причину того, почему перстень не действует, на всеобщее обозрение. Он полежал еще немного и хлопнул себя по лбу с такой силой, что на мгновение даже стало легче. Ну и дурак! У него же есть орден!
Забыв про головную боль, Энтони кинулся в будуар, где в углу, на особом столике, лежали маршальский жезл и орденская цепь, торопливо зажег свечу и…
Смутные опасения оправдались: солнце на цепи отсутствовало. Там висели только восемь королевских наград, расположенные так, словно девятой никогда и не бывало. Ну еще бы… Они же не дураки! Он прошел в кабинет, заглянул в шкафчик – сам орден находился на месте. Но ведь его носить не будешь – с какой стати? А знака нет…
Едва дождавшись утра, он отправился в город, к своему ювелиру. Увидев на пороге лавки лорда Бейсингема собственной персоной, мастер Элиот на несколько мгновений превратился в каменную статую, но тут же засуетился, забегал по лавке, вытащил откуда-то обитое бархатом кресло, закричал, чтобы принесли вина. Подождав, пока иссякнет поток заботы, Энтони в двух словах изложил, что ему надо.
– Знак мне нужен как можно быстрее. Заплачу втрое, – закончил он.
Мастер Элиот побелел, как занавеска, и вдруг рухнул на колени:
– Пощадите, ваша светлость! – почти без голоса прошептал он.
Теперь в каменную статую превратился уже Энтони. Изготовить орденский знак было самой пустяковой работой. Сколько раз он по рассеянности терял эти побрякушки, и ювелир за день-другой делал ему новые.
– Знак Солнца подделывать! Пощадите, не заставляйте, у меня дети маленькие, – умолял ювелир.
– Замолчи! – рявкнул Энтони. – Хватит трястись. Почему «подделывать»?! Сколько ты мне этих знаков сделал? Или ты не веришь, что у меня есть этот орден!? – угрожающе спросил он.
– Как я могу не верить, ваша светлость! Но ведь у церковников все знаки клейменые. Не дай Бог, увидит кто, что у вас знак без клейма, так ведь не только меня, и вас тоже в Священный Трибунал потянут! Вам что, мало досталось? – он осекся и замолчал, поняв, что наговорил лишнего.
Но Энтони было не до того, он даже не заметил фамильярности мастера.
– Что же мне делать? – растерянно спросил он.
– Подать прошение епископу, чтобы сделали в церковной мастерской, как положено. Да что вы так расстроились-то, ваша светлость? У вас их вон сколько, орденов! Никто и не заметит…
Молча отстранив ювелира, Энтони вышел на площадь. Прошение епископу… да еще этому епископу… да пока его рассмотрят… да пока сделают знак… как раз к маю все и поспеет. А к маю ему уже ничего не будет нужно…
Но это если идти официальным путем. А если иначе? Он принялся вспоминать, нет ли у него или у его друзей хороших знакомств в церковных кругах, никого не вспомнил и окончательно расстроился. Да, конечно, если таковые и были, то кто же в их обществе станет этим хвастаться?
Энтони брел, сам не зная куда, пока не вышел на край каменного города. Перед ним простиралось черное поле, покрытое развалинами сгоревших домов, а за ними в небо поднимались купола монастыря. Он вспомнил настоятеля и грустно усмехнулся: лучше бы вместо вечного поминовения составил ему маленькую протекцию. А впрочем, почему бы и не попробовать? Максимилиан неплохо относится к нему, и ведь это он настоял, чтобы ему дали орден – может, он чем-нибудь, да поможет? В любом случае хуже не будет…
К настоятелю его провели сразу. Тот, вопреки ожиданиям, сидел не в келье, а в кабинете, за огромным письменным столом, по стенам – шкафы с книгами, вокруг – несколько монахов с какими-то
