игнатьевским костоломам было все же далеко до ежовских. Сложнее обстояло с чекистами. И не потому, что они слабее, просто по уровню зверства с ними обходились совсем не так, как со штатскими. Игнатьев ничего не понимал в чекистской работе, зато знал, на какие клавиши нажать, чтобы заставить вновь вспыхнуть вялотекущую войну в МГБ. Несмотря на все чистки, наследников Ежова там оставалось предостаточно, и теперь они сводили счеты с теми, кто все эти годы мешал им жить.
С кем-то из подследственных было все ясно – в основном с теми, кто был арестован во «втором потоке» и чьи дела еще не успели обрасти томами следственных документов – таких освобождали и назначали на работу. С другими предстояло разбираться. Среди них были и раздавленные, сломанные, оговорившие своих товарищей, были такие, кто никому не верил и всего боялся, были сумасшедшие. Десятки томов вранья не отменишь росчерком пера, все эти завалы приходилось методично разгребать, а у Берии не было ни времени, ни сил этим заниматься. Даже при том, что основную тяжесть взяли на себя Богдан и Влодзимирский, все же и ему приходилось нести свою долю работы… и главную долю вины. Какой с Маленкова спрос – Георгий же не чекист! Именно он, Лаврентий, упустил ситуацию и должен отвечать… а его никто не требует к ответу, только благодарят.
Но по-настоящему Берия понял все, лишь увидев Абакумова.
Когда он приказал проверить абакумовское дело, то с усмешкой сказал: «Посмотрим, что на него есть, кроме квартиры и барахла». На поверку даже этого, как оказалось, не было – квартира хоть и хорошая, однако «на уровне» министра, а стоимость найденных вещей укладывалась в заработок. Поэтому в тот вечер, когда Богдан пришел к нему готовить допрос Абакумова, Берия уже знал, что все дело, с первого до последнего слова – чистая «липа». Кобулов пришел мрачнее тучи, выложил на стол несколько писем.
– Вот! Нашел у Огольцова.
Огольцов был недавно арестованный заместитель Игнатьева. В его сейфе и обнаружились письма Абакумова к Маленкову и Берии.
– Игнатьеву? – удивился Берия.
– Это только в первом письме. Потом он понял.
Богдан поморщился.
– Если бы нужны были доказательства того, что Витька работал чисто, это письмо – лучшее доказательство. Никто не назовет невероятным то, что сам творил…
Берия помотал головой. Виктор и тут работает. Работает и рапортует.
– А что, жена его сидит? По какому обвинению?
– Обвинение не предъявлено, изолирована как социально-опасный элемент – член семьи изменника Родины.
– Ребенку сколько лет? Где он находится?
– Когда взяли, было два месяца. Находится с матерью в тюрьме.
Берия выругался и взялся за следующее письмо, потом еще за одно…
– А это еще что? – удивленно поднял брови Берия, читая приписку к последнему письму.
Вместо ответа Кобулов положил перед ним на стол несколько листов бумаги. На каждом штамп его секретариата, адрес: МГБ, лично т. Игнатьеву. «Товарищи Берия Л. П. и Маленков Г. М. ознакомлены».[86] Подпись Берии и дата.
Добрых полминуты Берия молча смотрел на листки, потом разразился такой руганью, что даже Кобулов, кажется, удивился.
– Этот Рюмин… он нормальный?
– А что тебя удивляет? Ты думал, он отправит письма по адресу?
– Нет, этого я не думал. Но дойти до такой наглости…
– А чем они рисковали? Кто мог предполагать, что мы не дадим игнатьевской команде времени на передачу дел и они не успеют почистить свои сейфы? А Витька на допросах может показывать что хочет: он скажет, Рюмин отопрется, разбирайся, кто из них врет, – Богдан махнул рукой. – Изображает из себя ненормального. Освидетельствовать я его не собираюсь. Пусть отвечает.
– Ты с ним говорил?
– С Рюминым? – удивился Кобулов. – Конечно.
– С Виктором! – рявкнул Берия. – Не притворяйся, будто не понимаешь!
– Нет, – глухо ответил Богдан.
– Почему?
– Ты курировал органы, ты его и вызывай! – внезапно вспылил Кобулов. – Хочешь на меня свалить? Нет уж, объясняйся сам, почему ты полтора года не интересовался делом арестованного министра госбезопасности и почему вообще допустил такое в МГБ.
– Хорошо, – кивнул Берия. – Объяснюсь.
– Только боюсь, что все хуже, Лаврентий. Не сможем мы ни объясниться с ним, ни освободить.
Берия поднял голову, вглядываясь в серое от бессонных ночей лицо Богдана. Да, отвык он в Германии от настоящей работы… Эта мысль мелькнула и пропала, ибо вид у Кобулова был, мягко говоря…
– Что еще случилось? – он поднялся и подошел к Богдану вплотную, глаза в глаза.
– Скажи, пожалуйста, у нас существует высшая мера за антисоветские разговоры?
– Ты о чем? – удивился Берия. – Заболел?
– Три дня назад я смотрел дело маршала Кулика. Того, недавно расстрелянного. Так вот: создается впечатление, что его расстреляли за антисоветские разговоры. Других материалов в деле нет. Вот и вопрос: или Витька рехнулся на пару с Военной коллегией, или кто-то изъял из дела все эпизоды по измене Родине. И не только по этому делу, но и по некоторым другим.
– А по «ленинградскому»?
– Смотри-ка, ты еще мышей ловишь! – горько усмехнулся Кобулов. – Лучше поздно, чем никогда. В том- то и дело, что и по «ленинградцам» тоже. Изъято всего ничего, пара десятков протоколов, я нашел дырки лишь потому, что искал. Но мне это очень не нравится: похоже, кто-то зачищал концы. Если Абакумова
