показалось. Конечно, товарищ Сталин мог и сам отдать такой приказ – но для этого должны были существовать очень серьезные основания.
– Так для того и пугают, чтобы эти основания появились! – засмеялся Павел. – Если человек ни в чем не повинен, он пожмет плечами, примет меры по письму и забудет о нем. А вот если он замешан в каких-то темных делах, то ему сразу начнет казаться: мол, все это не просто так, его, наверное, разрабатывают, – он занервничает, станет суетиться, почти наверняка попытается посоветоваться со своими подельниками. Мы так часто делали на Украине: пугнем подозреваемых и смотрим, что получится. Мало кто из действительно виновных выдерживал такую проверку, только самые тертые и опытные звери, остальные попадались. Тем более если организация по всей стране – в этом случае проследить совсем просто: смотри, куда он ездит, кто к нему ездит…
– Так-так-так… – азартно подался вперед Маленков. – Теперь понимаю вашу кухню… Умно придумано. И смотрите, какое удивительное произошло совпадение! Спустя четыре месяца после этой истории с письмом, в самом начале сорок девятого года, в Ленинграде состоялось очень странное мероприятие. Предсовмина РСФСР Родионов без разрешения товарища Сталина, втихую, уведомив только бюро Совмина, провел в Ленинграде всероссийскую оптовую ярмарку. На редкость нелепо все у них получилось, бессмысленно, разорительно, убытков на четыре миллиарда. Когда Родионова спрашивали, зачем он это сделал, он ничего вразумительного так и не ответил. И, в общем-то, никакого толку от этой ярмарки не было, кроме одного: на нее собрались крупные руководители со всей страны.
– Ага, – улыбнулся Павел. – Знакомо.
– В результате Родионов лишился своего поста, и кто скажет, что он пострадал безвинно? А сразу после ярмарки начались разные огорчительные случайности. Во-первых, в конце января в ЦК пришло анонимное письмо из Ленинграда. В декабре там состоялась партконференция, и автор сообщал, якобы в счетной комиссии мухлевали с голосами, добиваясь, чтобы ленинградский партактив был избран единогласно. Проверили – оказалось, так все и было! Скандал разразился страшный, ленинградским товарищам и их покровителю в ЦК Кузнецову пришлось расстаться со своими постами. И ведь этим цепь неприятностей не закончилась – очень трудная в смысле кадров выдалась зима. Едва разобрались с ленинградцами, как пришли жалобы на председателя Госплана Вознесенского – о злоупотреблениях в планировании, о том, что он создавал режим наибольшего благоприятствования одним отраслям и регионам, а точнее, одним людям, и завинчивал гайки относительно других. Проверка нашла в Госплане серьезнейшие злоупотребления – и по части планирования, и другие… За последние четыре года у них пропали две с половиной сотни секретных документов об экономическом положении Советского Союза. И не письма на одном листочке – целые народнохозяйственные планы исчезали неизвестно куда. О чем это вам, как профессионалу, говорит?
– Ого! – только и сказал Павел.
– Именно что «ого»! Поэтому пришлось товарищу Вознесенскому расстаться со своим постом. Ну а когда все эти люди по такому вот интересному стечению обстоятельств перестали быть важными персонами, тогда уже пошла разработка. Начали ее со шпионажа – был там такой бывший второй секретарь Ленинградского обкома Капустин, о нем имелись данные, будто он английский шпион. Его арестовали, а вслед за этим и ниточка потянулась.
– Их судили за шпионаж? – уточнил Павел.
– Нет, не за шпионаж. По шпионажу Абакумов копать особо не стал – потом его же и обвинили в том, что он «смазал» шпионский след в «ленинградском деле». Там и без того хватало. Одно то, как они воровали… Я, когда читал справки по делу, не раз думал: неправильно это, что у нас нет высшей меры за воровство. А главным политическим обвинением стало то, что в 1938 году «ленинградцы» создали антисоветскую организацию. Ну а поскольку в то время создавать организацию для подготовки переворота было безумием, то они пошли другим путем – путем сепаратизма.
– Объявить Ленинград вольным городом? – невольно сыронизировал Павел.
– Нет, не Ленинград, эти товарищи так мелко не плавали. Они хотели сделать РСФСР полноценной союзной республикой, со своей компартией, с полным набором министерств, флагом, гербом и так далее, и столицей ее объявить Ленинград. А теперь позвольте проверить, чему вас учат в академии. Каковы могли быть последствия такого шага? Ну, думайте?
– Не понимаю, в чем криминал, – пожал плечами Павел.
– Значит, плохо вас учат. Тогда слушайте. Если создать компартию России, то по силе и влиянию она будет сопоставима с КПСС, и если ее руководители не захотят подчиняться союзному руководству, заставить их будет практически невозможно. Более того, имея большинство в ЦК, российские руководители смогут определять политику Советского Союза, попросту отодвинув в сторону центральное руководство. По сути, создание компартии РСФСР, да еще перенос столицы России в Ленинград – это появление параллельного центра власти, готового в любой момент перехватить управление страной. Конкретно говоря, создание компартии России – это фактически передача власти в СССР Кузнецову.
– И вы думаете, что товарищ Сталин допустил бы это?
– А вы полагаете, товарищ Сталин бессмертен? Конечно, при нем ничего подобного не случилось бы, но я уверен, после его смерти перехват власти произошел бы мгновенно, либо путем выборов, либо иначе. Не забывайте, у российского руководства в запасе имелся один запрещенный шаг. По советской Конституции у России, как и у остальных республик, есть право выхода из состава Советского Союза. У нас все республики имеют это право, однако не имеют реальной возможности, поскольку их компартии значительно слабее КПСС, и любой сепаратизм будет задавлен в самом начале. Но если такой шаг захочет предпринять Россия, союзное руководство будет бессильно. Теперь понимаете, почему у РСФСР нет и не будет собственной компартии? Потому что это неизбежно, раньше или позже, приведет к развалу Советского Союза. Смешно думать, будто секретарь ЦК Кузнецов этого не понимал. А если понимал и все равно делал, какой отсюда следует вывод?
– Не может быть! – воскликнул Павел. – Это все теория, а на практике такое проделать невозможно!
– А возможно на практике арестовать второе лицо в государстве без положенных санкций и без каких бы то ни было оснований? – сердито бросил Маленков. – Чему вас только учат в вашей академии! Советую почитать материалы процессов тридцатых годов о сепаратизме, тогда увидите, какие у них у всех планы.
– Но зачем? Ведь товарищ Сталин все равно хотел передать власть Кузнецову и Вознесенскому!
– Это вам Хрущев сказал? – иронично поинтересовался Маленков и, не дожидаясь ответа, продолжил: – В том-то и дело, что никогда ни Кузнецов, ни Вознесенский не стали бы руководителями государства. Уже в сорок пятом году было известно, кто сменит товарища Сталина на посту лидера страны. И они прекрасно это понимали. А вот в новой России они стали бы главными: Кузнецов – генсеком, Вознесенский – Предсовмина. Так-то вот, Павел Андреевич… Чистая 58-1, измена Родине, посягательство на территориальную целостность Союза Советских Социалистических Республик. Плюс к тому наверняка заигрывания с Западом, чтобы после распада Союза Россию признали правопреемницей СССР.
– Погодите-ка… Вы говорили, Абакумова обвиняли в смазывании дел по шпионажу. Как же в таком деле можно не копать заграничные связи?
– Тут не все так просто, товарищ майор. Его в чем только не обвиняли, вплоть до полной ерунды. Например, что он добился расстрела Кузнецова и Вознесенского, чтобы оборвать связи в «ленинградском деле» – хотя приговор от министра госбезопасности ни в малейшей степени не зависел. А зная Абакумова, можно гарантированно утверждать: будь его воля, он выступал бы против высшей меры, именно для того, чтобы не обрывать ниточки дела.
– И кто же добился расстрела? – рассеянно, словно бы думая о чем-то своем, спросил Павел.
– ЦК, разумеется, – пожал плечами Маленков. – Хрущев, кстати, голосовал «за». Оцените, какой получается абсурд: после ареста Абакумова обвиняли в том, будто он покрывает преступников, теперь – в том, что он посадил невинных, при этом обвиняют одни и те же люди, и речь идет об одном и том же деле.
– И все же я не понимаю: если обстоятельства «ленинградского дела» таковы, почему Абакумов не искал в нем «шпионский след»?
Маленков в упор посмотрел на майора и медленно проговорил:
– Причина проста: у него не было полномочий. Дело о шпионаже на таком уровне не относится к
