ложку похлебки и угол служить вам буду преданно, не как родственница, а как верный пес. К чему мне, несчастной, в город возвращаться?.. Нет у меня ни жилья, ни швейной машины, одним словом, ничего…
Глядя на пана Яна, она с мольбой сложила руки. Но он сухо ответил:
— Экономку мы больше держать не станем. Достаточно нам простой бабы…
— А я разве не простая баба? — спросила тетка. — За чем дело стало? Я могу подметать, постели стелить, корм свиньям задавать.
— Охотно верю, но у меня есть другая на примете, — перебил ее помещик. Он сказал это решительным тоном и таким жестом расправил бороду, что тетка не смела больше настаивать.
— Что ж, на все воля божья, — промолвила она. — Окажите мне хотя бы милость — доставьте меня в город и мужику, что меня привез, заплатите двадцать грошей, у меня нет…
Пан Ян с недовольной миной дал лакею деньги и пообещал тетке отправить ее сегодня же вечером в город.
— Кушать подано, — доложил лакей.
— Зови гувернантку, — приказал пан Ян.
— Я звал, но они пожелали обедать у себя.
— Прошу к столу, — обратился отец к тетке.
— Не хочу стеснять вас, — робко возразила она. — Если позволите, я пообедаю с гувернанткой. Я слышала, у вас живет панна Валентина, а мы с ней старые знакомые…
— Как вам угодно… Гжегож, — обратился он к лакею, — проводи пани в комнату гувернантки.
Когда тетка вышла, пани Матильда сказала мужу:
— Не слишком ли нелюбезно встретили мы Андзю? Она порядочная женщина…
Отец махнул рукой.
— Ах, какое мне дело до ее порядочности? Бедные родственники, моя дорогая, всегда — обуза, а тем более эта: она нас беспрерывно компрометирует…
— Чем?
— Ты меня просто поражаешь!.. Не она ли собиралась идти в экономки к ксендзу? Не она ли без гроша в кармане приехала сюда на лошади Гайды, которому я же еще должен платить? Думаешь, вся деревня теперь не знает, что она — наша родственница? Уж конечно, она раззвонила об этом…
— А нам какой от этого вред?
— Очень большой, — ответил пан Ян с раздражением. — Ее приезд может решить нашу судьбу. Если бы приехали сюда тетка-председательша, дядя-генерал или мой двоюродный брат, Альфонс, в щегольских каретах, мужики говорили бы: «Вот какой у нас пан, с ним нельзя торговаться, а то боком выйдет!» А увидят эту Андзю в каких-то жалких лохмотьях, в грязной телеге, и непременно скажут: «Помещик-то из одного с нами теста, поторгуемся, так уступит…»
— Ты преувеличиваешь, Ясек, — успокаивала его жена.
— Ничуть! — воскликнул он с нетерпением. — Сама увидишь — визит этой нищенки дорого нам обойдется. Нашла время приезжать! Бедные родственники моей жены навещают меня и не платят возчику именно тогда, когда мне необходимо предстать перед мужиками как рыцарю sans peur et sans reproche
Обсудив таким образом этот вопрос, родители вместе с детьми отправились в столовую. Обед прошел довольно уныло, но потом отец немного развеселился. Он увел Анельку с собой в кабинет, сказав, что продиктует ей письмо к бабушке. В кабинете он закурил сигару и, развалившись в качалке, погрузился в мечты.
Посидев немного молча, Анелька заговорила:
— Папа…
— Что, деточка?
— Почему ты не позволил мне поцеловать тетю?
Отец задумался.
— Ты никогда ее не видела, не знакома с ней…
И снова ушел в мечты.
Анелька, подсев к отцу поближе, продолжала:
— А почему ты не хочешь, папочка, чтобы тетя осталась у нас?
— Не приставай ко мне, детка. Мой дом не богадельня для нищих со всего света.
Отец сдвинул брови, словно силясь связать нить прерванных мыслей, а когда это ему удалось, уставился в потолок, пуская дым в глубокой задумчивости.
— Мне кажется, — помолчав минутку сказала Анелька, — что тетя очень бедная…
Отец пожал плечами.
— Бедность не дает права докучать людям, — сухо заметил он. — Пусть трудится…
Вдруг он вскочил, как внезапно разбуженный от сна. Потом сел на кушетку, потер лоб и внимательно посмотрел в лицо дочери.
Выражение ее глаз было серьезно, как у взрослой, она глядела на отца так, словно хотела задать очень важный для нее вопрос.
— Ну, чего тебе? — спросил он.
— Мы хотели писать письмо бабушке…
Отец недовольно махнул рукой.
— Ступай, — сказал он. — Ты не будешь писать бабушке…
И, чувствуя, что ему стыдно смотреть дочери в глаза, отвернулся. Удивительное дело! До сих пор ему ни разу не приходило в голову, что его дети когда-нибудь перестанут быть детьми и будут судить своего отца.
К мучениям, отнимавшим у него покой в последние дни, прибавилось новое: что-то думает о нем Анелька? Он вдруг понял, что у нее есть свои мысли. Мнение жены его не беспокоило, он привык ее обманывать и приучил к пассивной покорности. Но сегодня неожиданно выступило на сцену новое существо, любимое им и любящее, чей светлый и наивный ум бессознательно домогался ответа: почему отец руководствуется в жизни столь различными принципами? Почему сам просит помощи, но не желает помогать другим? Почему он рекомендует бедным трудиться, а сам бездельничает?..
В своих предположениях он зашел, пожалуй, слишком далеко. Анелька не понимала еще, что такое принципы, и не осуждала отца за противоречивость поступков. Она только почувствовала, что отец надевает попеременно две маски и прячет за ними свое настоящее лицо. Тот отец, которого она знала с младенчества и почти до нынешнего дня, это одна маска. Другую маску она увидела сегодня, и тут у нее открылись глаза.
Но где же настоящий отец? Кто он? Тот, кто любит свою тетку-председательшу, или тот, который гонит из дому бедную родственницу? Тот, кто презирает людей, которые не в состоянии заплатить двадцать грошей за бричку, или тот, кто весело и беспечно делает большие долги? Тот, кто сердится на Гайду за потраву, или тот, у кого слуги, волы и земля голодают? Тот, кто целует мать и в то же время позволяет Шмулю в своем присутствии говорить о ее смерти?..
Который же из двух ее отец, любящий ее и Юзека? Тот, кто ежедневно тратит по полтиннику на сигары для себя и никогда не имеет денег на лекарство для матери?
И, наконец, кто эта пани Вейс, которая как-то связана с ее отцом?
Приезд бедной родственницы и проект письма к бабушке оказались подлинным несчастьем для пана Яна. Эти события отворили в душе его дочери дверцу, в которую леденящим вихрем ворвались тяжкие сомнения. Анелька понимала всех домочадцев: и ученую гувернантку, и больную мать, и коварную Кивальскую, и верного Каруся. Только отца она перестала понимать. Он раздваивался у нее в глазах, и она никак не могла разглядеть его истинный облик.
Тетка Анна тем временем успела возобновить знакомство с панной Валентиной и, позабыв о холодном приеме в доме родственников (ей не могло прийти в голову, что ее приезд будет иметь влияние на исход переговоров с мужиками), весело болтала. Уныние и злопамятность не были свойственны ее натуре.
— Ох, моя милая, — говорила она, — нужно верить в предзнаменования… У меня, к примеру, на одной неделе два предзнаменования было. Один раз снилось мне, будто вся я, извините, завшивела. Ого, думаю,
