— Одолжили бы вы мне, Войцех, три рубля! После жатвы верну вам три рубля и пять злотых да водочкой угощу.
— Могу дать сегодня два рубля, а после жатвы вы мне отдадите три, — ответил лысый, нюхая табак.
— Нет, вы дайте три, а после жатвы получите три рубля и пять злотых.
— Этак не выйдет.
— Ну, три рубля, пять злотых и… еще курицу дам впридачу.
— Не согласен! — упрямился лысый.
— Ну, хотите три рубля, пять злотых, курицу и… полтора десятка яиц?
— Три десятка, тогда согласен, — объявил лысый. — И водку ставьте.
Они ударили по рукам.
— Эй, Войцех! — окликнул лысого один из соседей за столом, молодой крестьянин в синей куртке. — А вы когда-нибудь пьете на свои?
— Дурак я, что ли, чтобы шинкарю карман набивать? — огрызнулся лысый.
— Ну, а на чужие пьете ведь?
— Что поделаешь! Шмуль хоть и еврей, а ему тоже жить надо, и его господь бог создал.
— Мацек! — вопила баба с передником на голове. — Оторвись ты хоть раз от рюмки, иди домой, а то ребятишки там одни, пожар могут наделать…
— Вы, кум, велите кровь себе пустить — сразу от глаз оттянет, — советовал кто-то взлохмаченному мужику.
— Ой, да дана! — орал валявшийся под лавкой.
— Что ж, прощай, Малгося! Чтобы батьке твоему угодить, пришлось бы мне или стать конокрадом, или водкой тайно торговать, — говорил красивый парень стоявшей в дверях девушке.
— Войцех, ваше здоровье!
— Пейте на здоровье!
— Давай поцелуемся, Ян! Отсохни у меня руки и ноги, если я хотел такое на тебя наговорить… Но как начал он меня присягой стращать — пришлось сказать. Поцелуемся!.. Отстрадал ты свой срок в тюрьме, но это ничего. Ты помни: Иисус Христос тоже муки принял, хотя и не воровал… Поцелуемся, брат!..
— А я вам скажу: лучше у еврея деньги занимать, чем у Войцеха… Мастер он людей обирать!
— Подождите, кума, вот приедет мой Юзик из школы, так он вам все объяснит толком, лучше всякого писаря! Это такой хлопец — ого!
— Ой, да дана!
Такие обрывки разговоров слышались в душной корчме. А девушка за стойкой все наливала водку в рюмки, а жена Шмуля в черном атласном платье все писала счета.
Вдруг на лавку, что против двери, вскочил один из деревенских хозяев, и люди вокруг него закричали:
— Тише! Слушайте!
— Что такое? Второй раз будем проповедь слушать? — бросил один из парней.
— У Гжиба, видно, от долгого сидения ноги затекли, захотелось их размять!
— Тише там, хлопцы! — кричали соседи Гжиба.
— Братья! — начал Гжиб. — Тут все свои… есть и не свои, но это не беда. Своим я напомню, что на святого Яна нам с паном надо подписывать договор насчет леса. Об этом деле у каждого своя думка: одни согласны, а другие нет. И обращаюсь я к вам, братья, затем, чтобы мы все дружно что-нибудь одно постановили и за одно стояли.
— Не подписывать! Не подписывать! — прокричал Мацек, которого жена силой тащила к двери.
Корчма загудела от хохота.
— Чего смеетесь? — спросил Мацек. — Ведь всякий раз, как мы какую-нибудь бумагу подписывали, приходилось платить… то на школу, то на волость.
— Толкуй с пьяным! — бросил кто-то.
— И вовсе я не пьян! — рассердился Мацей, отталкивая жену.
Гжиб продолжал:
— Кум Мацей, конечно, немного того… под хмельком, но он сказал умное слово. Я тоже вам советую: не спешите подписывать. Лучше подождать. Кто выждать сумеет, тот всегда больше возьмет. Помните, хозяева, как вы пять лет назад хотели с паном договориться? Просили мы тогда по одному моргу на хозяйство, а он не давал. Через два года давал уже по два морга, а теперь дает три…
— Кто же согласится на три! — раздался одинокий голос.
— Если даст четыре, тогда уступим…
— И пяти мало!
В другом конце корчмы выступил новый оратор.
— Люди! Думается, мне, что Юзеф не дело говорит…
— Вот как!
— Это почему же не дело?
— А вот почему: что в руках, то мое, а что еще не в руках, то не мое! Правда, нам что ни год сулят всё больше, да, может, через год уже и трех моргов не дадут — кто его знает? Пан сейчас идет на уступки, потому что ему нужно лес продать. Ну, а если лес сгорит? Или пан все имение захочет продать? Новый-то помещик, может, и ни единого морга нам за лес не даст. Юзефу легко говорить «ждите!» — у него и так земли тридцать моргов. А нам-то досталось всего по десяти, и дети у нас взрослые, — женятся, так чем мы их наделим? Что же, я хлопца своего в лес отправлю листья жрать? Ему не лес, а земля нужна да хата.
— А разве вы не хотели бы получить заместо трех четыре морга? — спросил Гжиб.
— Ясно, хотел бы, — согласился его противник.
— Ну, если хотите четыре, так надо выждать.
— Послушайтесь меня, люди! — крикнула жена того мужика, у которого болели глаза. — Не подписывайте!
— Ишь ты! И бабы туда же!
— Заткни глотку, ведьма, не твое дело!
— А чье же? — еще громче закричала женщина.
— Да разве твой помер уже, что ты за него тут горло дерешь?
— Много он понимает! — возразила жена. — Вы меня послушайте, у меня ума больше, чем у всех вас.
— Вот погодите, кума, вернется из школы мой Юзик, тогда вы с ним умом померяйтесь! — подала голос из-за печки женщина, одетая по-городскому.
— Тише там, бабы! Разверещались, холера их возьми!
На лавку влез лысый Войцех и закричал:
— Соглашайтесь, пока не поздно! Будет у каждого свой кусок земли, а теперь много ли вам проку от того, что ваша скотина на чужой земле бродит? Лучше своя полоска, чем…
— Побойтесь бога, Войцех! Ведь у вас на ногах мои сапоги!
— Как же это так? — спрашивали вокруг.
— Заложил я их ему за рубль, а он в них ходит!
— Ну и сквалыга!
— Берет проценты, да еще в чужих сапогах хочется ему щеголять.
Сконфуженный Войцех слез с лавки и, погрозив кулаком, вышел из избы.
Встал Гайда, мужик огромного роста, на голову выше всех.
— И я вам говорю — ждите! — начал он, стукнув по столу кулаком. — Мы знаем, каково нам сейчас, пока еще есть у нас права на лес, да не знаем, как будет, когда каждому дадут два-три лишних морга, — и уж тогда к лесу и сунуться не смей…
— Э, если и подпишем, все равно в лес дорогу нам не закажут, — возразил сторонник договора с помещиком. — А вот если появится тут немец со своими людьми да начнут они по табели справляться и командовать: «Этой дорогой езди, а той — нельзя», — вот тогда нам всем солоно придется!
— Ничего, и немцу руки укоротим, — сказал Гайда.
