— Он человек очень хороший и с достатком, так что согласен, чтобы дети жили со мной. И дал мне даже жалованье вперед за три месяца, чтобы я могла купить для них все необходимое.
— А мне думается, что для детей пана Яна это неподходящее место даже временно, — возразила баронесса.
— Я слово дала Меце, что не оставлю их, бедняжек, и сдержу его, — с живостью сказала пани Анна. — Состояния у меня давно уже нет, но я прокормлю их и на свой заработок, а почтенный каноник…
— Вы, пани, видно, не знаете, что я взяла детей к себе по просьбе пана Яна. Я вам покажу его письмо. Впрочем, он и сам сюда приедет через два-три дня. И если бы даже пан Ян не дал мне такого права, я все равно не могла бы сейчас отпустить с вами детей, потому что Анелька тяжело больна…
Тетка поникла головой.
— У нас тут два врача, — продолжала баронесса. — И, если потребуется, можем пригласить еще других, хотя бы самых известных в Польше. Анелька будет иметь наилучший уход.
— Значит, мне придется уехать и оставить больную племянницу? — нерешительно сказала тетушка Анна.
— Вовсе нет! — Баронесса протянула ей руку. — Напротив, я надеюсь, что вы у нас поживете. — И, заметив колебания пани Анны, добавила настойчиво: — Я вас очень прошу! В моем доме все встречают истинно польское гостеприимство, а в особенности люди… доброжелательные. Вам отведут отдельную комнату. И будете ухаживать за Анелькой.
Но тетушка все еще была в нерешимости.
— Право… Как ни трудно мне отказаться, не могу же я злоупотреблять вашей любезностью.
— Мой дом — ваш дом, пани, а я ваш искренний друг. Притом вы же знаете, что в Польше у нас не найдется и двух семей, которые не были бы между собой в родстве. Все мы родственники.
Удивленная и тронутая тетушка сдалась наконец и, написав канонику, что просит дать ей отпуск на несколько дней, пошла к Анельке.
Ягна, узнав ее, ахнула и поклонилась ей чуть не в ноги. Анелька посмотрела, грустно улыбнулась и опять закрыла глаза.
— Ну, как ты себя чувствуешь, Анельця? — спросила тетушка. Но Анелька молчала.
— Ничего, — ответила за нее Ягна. — Ее два доктора лечат. А кормят как! Только ешь! Одно плохо — темно тут. И сесть как следует не на чем, вот и маешься. Я в этой тьме забыла уже, каков белый свет. И еще мне моего мужика жалко.
— Так поезжайте к себе домой, а я с Анелькой побуду. Мужа вашего я по дороге встретила. Едет сюда со всем хозяйством…
— Одурел, что ли? — вскрикнула жена Зайца. — На кого же он все оставил?
— Вот уж этого не знаю. Да он сейчас подъедет. Выйдите во двор, так наверное его увидите.
Ягна вышла и, скользя по навощенному полу, с трудом добралась до прихожей.
— Ох, и дворец же, господи Иисусе! И в неделю всего не обойдешь! — бормотала она.
Оставшись вдвоем с теткой, Анелька открыла глаза.
— Тетя, я хочу сесть.
Та подняла ее, усадила, подложив под спину подушки, но, видя, что девочке и в таком положении сидеть трудно, обняла ее, а руки ее положила к себе на плечи.
— Ой, тетя, если бы вы знали, как я больна…
— Это пройдет, деточка. Тебе станет легче, как только лекарства подействуют.
— Правда? — переспросила Анелька, целуя ее. — А я уже думала, что умру.
— Ну как тебе не стыдно! — возмутилась тетка. — Разве можно говорить такие вещи! Мало ли людей хворает? Я сама сколько раз…
— Мне было очень грустно. Никого тут со мною нет. Нет мамы… Хоть бы она не узнала, что я больна!
Даже этот короткий разговор совсем обессилил девочку, и она легла, обливаясь холодным потом.
— Нет, я, наверное, умру… О, господи!
— Да перестань же, Анельця, не разрывай моего сердца!
— А я не боюсь, тетя… Только… не знаю, как умирают… и оттого мне так грустно…
Скрипнула дверь, и по полу пролегла широкая полоса света. Вошла баронесса, ведя за руку Юзека.
— Смотри, Анелька, как меня одели! — крикнул мальчик. — Сапожки у меня и бархатная курточка!
— Тсс, Юзек! Ну, как Анельця? — спросила баронесса, подойдя к кровати.
Тетка покачала головой.
— Я верхом катался, — говорил Юзек, — и гулял с Кшыстофом в саду… И мама мне обещала…
Анелька так и подскочила на постели.
— Где мама? — воскликнула она, широко раскрыв глаза.
Юзек притих, а баронесса отступила от кровати.
— Где мама? — повторила Анелька.
— Я говорю про маму-крестную, — пояснил Юзек, указывая на баронессу.
Анелька упала на подушки и закрыла лицо руками.
Сцена эта привела в замешательство тетку Андзю, а еще больше — баронессу. Осведомившись, не нужно ли чего больной, она тотчас вышла.
Между тем действительно приехал Заяц в телеге, запряженной парой заморенных волов. На телеге помещался сундук и вся одежда, а сзади были привязаны лошадь и корова.
Этот своеобразный кортеж батраки приветствовали традиционным: «Слава Иисусу!», лакеи баронессы — зубоскальством, а Ягна — радостными криками. Она бросилась навстречу мужу, раскрыв объятия, но Заяц огорошил ее сердитым вопросом:
— Ну… Какого черта я сюда притащился?
— О! Да ты же сам к вельможной пани напрашивался, — возразила жена, удивленная такой забывчивостью.
— А что же мне было делать?
Тут рассердилась уже Ягна.
— Не чуди, не чуди! Разве не лучше тебе пожить среди людей, а не одному, как волк в лесу?
— Тем временем кролики все передохнут!
— Ничего с ними не станется.
— Ну, а что я здесь делать буду?
— Отдохнешь. Ты же всегда так хотел отдохнуть.
— А куда мне заезжать? Не стоять же у ворот, чтобы эти паршивцы-лакеи надо мной смеялись?
Ягна по-наполеоновски скрестила руки. Это был самый главный вопрос. Где ему поместиться? Мужу полагается быть при жене, а жена живет в барском доме, значит и его надо туда же. А лошадь? А волы?
Ягна так и не решила бы этого вопроса, если бы не появился Шмуль на своей двуколке. Супруги обрадовались ему, как мессии, и спросили совета. Еврей ничего не сказал, только усмехнулся и ушел в дом.
Через четверть часа телегу водворили в сарай, лошадь — в конюшню, волов и корову — в хлев, а самого Зайца — во флигель.
Туда принесли ему обед и бутылку пива. Мужик наелся, пояс распустил, утер рот рукавом, а потом сел на лавку — и как заревет, даже стекла в окнах дребезжали:
— И зачем я, несчастный, приехал в эту пустыню! Лучше бы мне помереть в одночасье! Ни поля, ни леса, ни воды…
Не сказал он только: «Ни людей», — потому что его окружало десятка два дворовых обоего пола, издевавшихся над отчаянием бедного хуторянина. А он тосковал не по людям, а по родному болоту, темному лесу да своей ветхой избе.
Так он ревел и обливался слезами с полчаса, пока не пришла пани Вихшицкая и не отчитала его как следует. Тогда Заяц поплелся в конюшню и хлев — присмотреть за своей скотиной и познакомиться со здешними работниками.
Потолковал с ними немного, потом лег на солому. Но спать не хотелось, и он стал ходить из угла в угол.
