словом поставить нахала на место, но вместо бранной речи вежливо поинтересовался:
– А у вас и в самом деле души нет?
Стукалин надолго задумался, лицо его сделалось пустым, как чулан в доме под снос. Наконец, глаза блеснули, и он изрек:
– Душа – понятие метафизическое.
Генерал покивал и вновь осведомился:
– А сверхспособности? Они у вас есть?
Собеседник вновь принял задумчивый, совершенно бессмысленный вид. А затем опять же назидательно изрек:
– Способности у каждого свои. Они же – обыкновенные.
Трубостроеву крепко захотелось дать этому субъекту в рожу, а затем долго пинать ногами, чтобы до пота прошибло, чтобы устал. Снова пришлось брать себя в руки и объяснять, что он имел в виду под сверхспособностями.
«Мертвяк» соображения Трубостроева слушать не стал.
– Я уже сказал, что у каждого – свои. Тебе они нужны. Затем меня и видеть хотел. Хотел?
– М-м…
– То-то же. Следить за любым смертным желаешь?
– Ну… ну…
– Склонять волю, смущать разум, подделывать документы?
– Я…
– Все будет тебе, если выполнишь одно-единственное условие.
Трубостроев отер тыльной стороной ладони пот со лба. Пиджак сделался неудобным, тесным. Жарко было до невозможности. Генерал расстегнул пуговицы, собрался было сбросить туфли, чтобы остудить ноги, но вовремя спохватился: терять остатки солидности означало для генерала потерю самоуважения.
– Говорите, – сдавленно произнес он.
– Говорю. Вы должны согласиться раз и навсегда служить добру, – маску идиота вдруг озарила лучезарная улыбка.
Это было настолько неожиданно, словно преображение дебила в пророка, что Трубостроев закашлялся. «Какого лешего меня дернуло заняться этими… Перетятькин – урод. Втравил. Мог же сам, сволочь, втихаря ими заниматься. Ему ж никто не мешал!» – с отчаянностью психоаналитика, вызванного в судебное заседание по иску его пациента, думал Козьма Варфоломеевич.
– Отвечай. Вы соглашаетесь или нет? – гнул свое «мертвяк», то надевая маску дегенерата и обращаясь на «ты», то делая возвышенное лицо и переходя на «вы». – Отвечай. Говорите, вы согласны?
– Да ведь я даже не знаю, не могу знать, что вы подразумеваете под словом «добро»? – нашелся Трубостроев.
«Мертвяк» снова надолго «выключился».
– Добро – это благо. Это когда все друг для друга, это когда все едины и каждому хорошо.
– А если каждый – убийца и вор? И ему чтобы хорошо? – генерал, чекист старой закалки вельми поднаторел в демагогических спорах с диссидентами.
Вот уж не думал никогда Трубостроев, что ему придется когда-нибудь вспомнить богатый опыт психологической казуистики.
«Мертвяк» ответил сразу:
– Убийца только для себя. А будет, чтобы для всех. Тех, кто для себя не останется. Воцарится гармония между людьми.
– Бред, – не удержался Трубостроев. Новая эпоха уже подпортила его нервную систему, приучив не сдерживать внезапных эмоций.
– Тебе жарко, – механическим голосом сообщил «мертвяк».
Трубостроев рефлекторно кивнул. А затем охнул: он стоял посреди кабинета в одних носках. Вся его одежда, включая нижнее белье, расположилась по ту сторону окна, на подоконнике.
Генерал бросился вызволять трусы и костюм. Едва потянулся за ними, как на голову с потолка обрушились туфли.
– Что все это значит?! – в страхе и гневе воскликнул он.
– Демонстрация способностей.
– Демонстрация, значит, – пропыхтел генерал, натягивая трусы.
– Демонстрация может быть продолжена, – бесстрастно произнес Стукалин.
– Если вы такие способные, отчего же, мать вашу, власть не берете? Почему вас не видно? Почему вас выковыривать приходится, как тех тараканов под плинтусами?
– Мы, как хозяин прикажет. Нам самим ничего не надо. Нам без хозяина интереса нет. А там, где нам интересно, там нет хозяев. Хозяева здесь.
– Да что это за хозяева такие? – в сердцах воскликнул Трубостроев.
– Те, кто желают многого.
Трубостроев, наконец, оделся, одернул пиджак и внезапно успокоился. В конце концов, он делает дело. О деле и надо говорить.
– Значит, выбираете для себя хозяев сами?
Лицо «мертвяка» вдруг исказилось гримасой. Он стал бубнить что-то невразумительное, буквально: «А- ва-ма-ба… Бу-бу-бу…»
«Что за леший? Неужели перехватываю инициативу в разговоре?» – еще более ободрился генерал.
– Мы не выбираем, – заговорил вразумительно «мервтяк». – Мы присоединяемся.
«Э-э… ушел от ответа».
– Чтобы присоединиться, сперва нужно выбрать, не так ли? – гнул Трубостроев.
– Мы присоединяемся, – совсем уже тихо повторил Стукалин.
«Ушел, ушел, собака».
– Нынче кто у тебя в хозяевах? Ибрагимов?
– Мой хозяин – великий хозяин. А Ибрагимов – несчастный человек. Он тоже придет к добру. Теперь все несчастные в этом городе увидят свет добра и возжелают добра. А потом и во всем мире.
– Эк хватил. Чтобы люди захотели жить так, чтобы не для себя, а для других? В жизни такого не будет!
– Мой хозяин – великий хозяин. Он сделает.
Трубостроев хотел было еще про что-то спросить, но внезапно осенила его одна страшная мысль: а ну как его с мэром операция по «мертвякам», вовлечение в игру Ибрагимова – все это чужая игра, закрученная этим неведомым хозяином? Эк, как это он одним махом подцепил самых первых, самых сильных людей города на свою вилку.
Генерал вяло опустился на стул.
– Хочешь служить добру? – голосом пророка возгласил Стукалин.
– Да пошел ты, – без прежней энергии, но твердо и решительно обронил Козьма Варфоломеевич.
– Нет. Просто так я не уйду. Ты владеешь тайной, цена которой велика.
– Ага, угрозы.
– Нет, лишать тебя жизни нельзя. Жизнь – это добро. Но разума и воли можно – они у тебя служат злу.
– Лучше уж сразу лишайте жизни, – буркнул Трубостроев, а про себя подумал: «Надо соглашаться. Условия бы выторговать попристойнее… Если без их хренового добра никак, то хоть чтобы способностей было поболее, чем у прочих «добреньких». Эх, а какого хрена я с посредником разговариваю. Я же нужен его хозяину. Для чего-то он всю эту петрушку закрутил? Вот пускай лично сам соизволит. А то с этим чуркой, как с поленом. Ничего путного не вытрясешь». – Слушай. Значит, такое предложение. Согласен предварительно, подчеркиваю – предварительно, на ваше добро, но только после разговора с хозяином. Вот так.
«Мертвяк» помолчал, бессмысленно глядя в стену, а потом исчез так же, как и появился, абсолютно внезапно. Трубостроев перекрестился и вызвал по селектору адъютанта.
– Дружок, забери это кресло ко всем чертям. И доставь новое.
