– Нет, вы однозначно решили свести меня в могилу. Пойду приму капли, плохо мне.
– Пойди-пойди, Лизонька, а я пока поработаю. Интересный все-таки народец – езиды, – цокнул языком Борис Иванович, достал из-под стола бутылочку с коньяком, убедился, что жена не стоит под дверью, и сделал пару глотков.
Обжигающая жидкость потекла по горлу Бориса Ивановича, согревая его душу и подхлестывая воображение, которое уже рисовало ему предстоящий доклад в Стокгольме, куда он вознамерился привезти езида Азо, дабы продемонстрировать миру объект своего изучения.
Теплая летняя ночь опустилась на город Ереван. Елизавета Анатольевна возлежала на кушетке и читала Гомера, Борис Иванович продолжал усердно трудиться в кабинете, то и дело прикладываясь к волшебной бутылочке, а Тимофей сидел у себя в комнате, внимательно изучал книгу и делал заметки в блокноте, записывая в скобках после каждой заметки свои умозаключения:
«Азг» – род. Категорически запрещаются браки между представителями азга до седьмого колена. (В азге не состоим, значит, нет проблем.)
«Харси гин» – дословно «цена головы невесты», выкуп, который платят родственники жениха. (Интересно, хватит ли тысячи долларов?)
«Ахчик пахцнел» – украсть девушку в случае, если родители против брака. (Отлично! Прибережем этот вариант на крайний случай!)
«Туны мнацац» – девушка, которая засиделась в девках. (Хм, странно, получается, что Арусяк уже засиделась, раз ей двадцать три?)
«Оророци ншандрек» – люлечное обручение. (Надеюсь, никто ее не обручал?)
«Миджнорд кин» – женщина, которую отправляют родственники жениха в дом девушки, чтобы получить согласие родителей на встречу с невестой. (Проблема: засылать некого. А папа не может быть этим кином?)
«Патвирак» – сваты. (Здесь Тимофей поставил «ок!».)
«Хоск арнел» – официальный сговор, происходит после прохождения этапов «миджнорд кин» и «патвирак». (Отлично.)
«Ншандрек» – обручение. (Здорово!)
Дойдя до описания самой свадебной церемонии и всего, что происходит после, Тимофей зевнул, посмотрел на часы и решил, что продолжит экскурс в сложные и непонятные армянские традиции завтра. Изучив напоследок статистику межнациональных браков, Тимофей сник, поскольку, согласно данным, представленным в книге, в 1924 году из семи тысяч браков только семнадцать сочетали армянок с русскими. «Столько лет прошло, наверняка сейчас больше», – зевнул Тимофей и захлопнул книгу.
Глава 11
Все тайное рано или поздно…
Что можно успеть за месяц? С одной стороны, кажется, что почти ничего. Но если посмотреть с другой стороны, то выяснится, что за месяц можно сделать очень много. Арусяк Мурадян за месяц, проведенный в Ереване, успела немало: познакомиться с родственниками и обитателями дома тридцать один по улице Тихого Дона; наладить отношения с двоюродной сестрой Соней; поучаствовать в отправке двоюродного брата Коли в Харьков, куда его решили упрятать после того, как родители Лусине пригрозили сделать из него котлету, если он не женится на их дочери; подружиться с Лилит Айрапетовной, чья квартира превратилась в переговорный пункт; подружить Вачагана и Тимофея, которые прониклись друг к другу такой симпатией, что стали друзьями – не разлей вода; и самое главное – встретить человека, с которым она готова была прожить всю жизнь. Ни о чем не подозревающие родственники за месяц успели расслабиться и приготовиться к предстоящему обручению.
За неделю до предполагаемого обручения с Вачаганом последний прибежал в кафе, где Тимофей и Арусяк ели мороженое и готовились к предстоящему ужину с родителями Тимофея, и сообщил, что купил билет в Воронеж и улетает через три дня.
– Надо что-то делать, – решительно сказал Тимофей. Арусяк уже давно призналась ему, что Вачаган ей никакой не брат.
– Надо, – подтвердил Вачаган.
– Пора слать в ваш азг «миджнорд кин», назначать «харси гин» или делать «ахчик пахцнел», – уверенным тоном сказал Тимофей, который за месяц вызубрил наизусть книгу об армянских традициях и, даже если бы его разбудили среди ночи, мог ответить, какой обряд следует за «хоск арнел» и на какой день после свадьбы совершают «глух лвав» (омовение головы).
– Молодец, – пожал ему руку Вачаган. – Я в тебе не ошибся.
Арусяк, предпочитавшая всем обрядам похищение, вздохнула и посмотрела на Тимофея взглядом, полным тревоги.
– Завтра же и начнем, – предложил Тимофей.
– Завтра так завтра, – согласился Вачаган.
– А можно вместо «миджнорд кина» мой папа придет, а? – поинтересовался Тимофей, зная, что мать его ни за что на свете не согласится участвовать в таких мероприятиях.
– Можно, вы, главное, сегодня не задерживайтесь, а то в прошлый раз я вас прождал час под дождем. – Вачаган укоризненно посмотрел на Арусяк.
– Нет, мы вовремя будем, – заверила его Арусяк.
– Ну, тогда с Богом. И помни: если твои родители обидят сегодня Арусяк, я их зарежу, – сказал Вачаган.
– Не обидят, они у меня люди мирные, – улыбнулся Тимофей.
Мирные люди сидели за обеденным столом в своей уютной гостиной в ожидании встречи с некой Арусяк, пленившей их любимого сына своим умом, красотой и кротостью настолько, что он решил на ней жениться. Елизавета Анатольевна, боявшаяся родства с армянами больше чумы, нервно барабанила ногтями по столу. Борис Иванович Столяров пребывал в глубочайшей печали. Он собирался вывезти в Стокгольм езида Азо. Для этого профессор оформил ему загранпаспорт и выдал приличную сумму денег в качестве компенсации за то, что тот проведет пять рабочих дней вдали от своих коров и баранов. Но неожиданно Азо наотрез отказался ехать, мотивируя свой отказ тем, что сыры, которые он хранил в кувшинах, запечатанных глиной, уже готовы, и пора везти их в Ереван на базар. Борис Анатольевич тщетно пытался уговорить езида, обещал скупить у него весь сыр втридорога и доказывал ему, что тот теряет единственный в своей жизни шанс мир посмотреть и себя показать. Но езид Азо был неумолим.
– Уже год в Ереване не был. Продам сыр – может, поеду. Что мне твой Стокгольм? Ты мне скажи, там лаваш есть? – возмутился Азо, когда Борис Иванович потребовал либо вернуть деньги, либо поехать на конференцию.
– Нет там лаваша.
– И кюфты[14] нет? – удивленно спросил Азо, натачивая свой нож.
– И кюфты нет, – вздохнул Борис Иванович.
– Вот видишь! Зачем мне твой Стокгольм, если там нет лаваша и кюфты? – пожал плечами Азо и с вызовом посмотрел на Бориса Ивановича.
Увидев в руке горца наточенный нож, Борис Иванович решил, что раздражать езида не стоит, и снова мягко попросил вернуть деньги. В ответ езид вздохнул и сказал, что деньги потратил на приданое для своей сестры, которая скоро выходит замуж. Пообещав себе больше никогда не связываться с езидами, прекратить исследования и покинуть Армению сразу же после конференции в Стокгольме, Борис Иванович сел в автомобиль и поехал в Ереван, где его ожидал еще один сюрприз.
В гостиной сидела мертвецки бледная Елизавета Анатольевна с расширившимися от ужаса глазами. Напротив сидел Тимофей и качал головой, убеждая мать не делать вид, что она проглотила язык. Языка Елизавета Анатольевна не проглатывала, но известие, которое сообщил ей несколько минут назад Тимофей, на какое-то время лишило ее дара речи.
– Он собрался жениться на Арусяк, Боря, он собрался жениться! – завопила Елизавета Анатольевна, увидев мужа.
– Собрался так собрался. Мне-то что? Взрослый мужик, знает, что делает. Черт, как мне теперь без езида ехать?
