заслуживают порицания.
– Ну, это смотря с какой стороны посмотреть. Невозможно жить в обществе и быть вне его. К тому же ты не была в Армении много лет. С тех пор многое изменилось, поверь мне. Твоя сестра не замечала этих перемен или не хотела замечать. Ну да ладно, что мы все о ней? Расскажи о себе. Ты, насколько я понимаю, тоже не замужем?
– Была, развелась несколько лет назад. Он был из ахпаров.[19] Мы познакомились на приеме в посольстве, через полгода обручились, через год поженились. Все по правилам. Чин-чинарем. Я бросила работу и переехала во Францию, а потом… Впрочем, неважно, что было потом. На сегодняшний момент я свободна и счастлива.
– Он изменил тебе, а ты не смогла его простить?
Анна вздрогнула:
– Откуда ты знаешь?
– Только предположение.
– И оно верно. Есть вещи, которые не прощают.
– О да. – Он закурил сигарету и, прищурившись, посмотрел на Анну. – Лусине тоже не умела прощать. Ей было легче разрушить свою жизнь, чем простить обидчика. Видимо, это семейное. Вам не понять, что иногда обидчики способны на искреннее раскаяние.
– Видимо, ты относишь себя к категории именно таких обидчиков? – отрезала Анна и посмотрела на часы. – Мне уже пора. Вардитер будет волноваться.
– Хорошо. Позвонишь мне завтра?
– Да.
Они расстались около ее дома. Часы показывали без пяти минут девять. Играющие в нарды мужчины разошлись по домам смотреть вечерние новости, дети спали в своих кроватках, и лишь вода в фонтанчике все так же журчала, как напоминание о вечной дружбе Ованеса и Карапета.
– Где ты была так долго? Что это за парень тебя провожал? – набросилась Вардитер на внучку.
– Я гуляла, а парень… Это друг Лусине – Сергей.
– Хм, то-то мне его лицо показалось знакомым. Он приходил к Лусо накануне смерти, принес подарок.
– Какой подарок?
– Золотой браслет. Разве ты не видела его на ее запястье в день похорон?
– Нет, кажется не видела. Скорее всего не обратила внимания.
– Пойдем ужинать, проголодалась, поди, – вздохнула Вардитер. – Э-э-э-эх, ашхар-ашхар…
На ужин была жареная картошка. Теперь уже с мясом и овощами.
Глава 7
ВТОРАЯ ЗАПИСЬ ИЗ ДНЕВНИКА ЛУСИНЕ
Карен передал коробку с новогодними подарками и деньги. Их привез наш сосед по лестничной клетке Вазген. Мы не виделись почти год, но я едва узнала в лысеющем, упитанном человеке худого, как щепка, Вазгена, который продал квартиру, чтобы вывезти своего единственного сына из Армении. Когда-то он занимался извозом вместе с моим приемным отцом, а его жена торговала жареными семечками и леденцами на палочках. Их единственный сын Мкртич – рослый не по годам, вечно угрюмый подросток, каждое утро выносил на улицу раскладной столик, стул, тазик с семечками и сумку, полную разноцветных леденцов. Расправив ножки столика, он ставил на него тазик, бережно подкладывал под него стопку нарезанных из газеты листочков, раскладывал леденцы веером, доставал из сумки хрустальную рюмочку и долго и сосредоточенно натирал ее бархатной тряпицей, пока мать не хлопала его по плечу: «Хватит, Муко-джан, молодец!» Он вздрагивал, словно очнувшись от сна, глупо улыбался и садился рядом с матерью.
Торговля у Сирануш шла бойко. Муко только и успевал скручивать газету в кулечки и бегать за новой порцией семечек. Иногда, когда мать уходила на базар или занималась домашними делами, он ошивался возле гаражей или бесцельно бродил по микрорайону. Ходили слухи, что Муко немного не в себе с тех пор, как Сирануш уронила годовалого младенца на пол. Злые языки утверждали, что дело отнюдь не в падении, а в возрасте Сирануш, которая вымолила первенца у святой Мариам тогда, когда другие женщины обзаводились внуками. Правда, некоторые говорили, что возраст ни при чем, а всему виной порча, которую навела свекровь Сирануш. Сама Сирануш твердила, что сын ее нормальнее сверстников, а природная скромность и кроткий нрав – отнюдь не порок, а добродетель, которая будет оценена по заслугам ее будущей невесткой. Как бы там ни было, когда Муко сообщил матери, что познакомился с хорошими людьми, борющимися за правое дело, Сирануш первым делом обошла всех соседей и похвасталась корочкой, в которой было написано, что отныне ее сын – Мкртич Сукиасян является членом партии Дашнакцуцюн.
С тех пор Муко словно подменили. Он ходил по району и рассказывал всем, что очень скоро одноглазое чудовище по имени Левон Тер-Петросян будет свергнуто, а его место займет достойнейший сын своего народа – Сос Саргсян.
Меня мало интересовали политические убеждения Муко, но когда в декабре девяносто третьего Сирануш разбудила нас в два часа ночи и стала умолять спрятать сына хотя бы до утра, я поняла, что Муко влип во что-то нехорошее. Мы приняли его, и даже такой беспринципный человек, как мой приемный отец, пожурил Сирануш, когда та в знак благодарности сняла с пальца перстень с бриллиантами и протянула его моей матери.
– Не смей так поступать. Звери мы, что ли, у самих сын растет. Ты лучше ищи место понадежнее, и соседям ни слова. Поняла?
– Поняла, Артур-джан, Бог воздаст тебе за твою доброту. Мы никогда не забудем, что ты сделал для нас.
– Да ладно, Сирануш-джан, что ты в самом деле, – улыбнулась мать и посмотрела на моего отца.
Мне показалось, что впервые за много лет в ее взгляде мелькнула нежность и уважение к человеку, которого все мы считали тираном. Но его великодушие длилось недолго. После ухода Сирануш он наклонился к матери и прошептал:
– Ты тоже не будь дурой, не болтай лишнего. Я из-за чужого недоумка не буду свою шею подставлять.
– Хорошо, – вздохнула та.
Огонь, так недолго согревавший ее душу, снова погас, уступив место животному страху.
На следующее утро мы узнали, что Левон Тер-Петросян выдал ордера на арест членов партии, которым вменялось в вину создание террористической организации Дро. Через час люди в форме выбили хлипкую дверь Сирануш, перевернули квартиру вверх дном и ушли, пригрозив, что все равно доберутся до ее сына.
Муко прятался у нас почти неделю. Сидел в комнате Гора, но стоило ему услышать стук или чужой голос, как он забивался под кровать в самый дальний угол. Мы почти не общались, но однажды он зашел в мою комнату и попросил тетрадь и карандаш.
– Может, ручку?
– Нет, мне нужен карандаш. Хочу порисовать.
– Ты рисуешь?
– Давно.
– Ну держи.
Он поблагодарил меня и вернулся в комнату Гора. Вечером меня одолело любопытство, и я попросила его показать рисунки. Я думала, что увижу наивные детские каракули, но когда Муко протянул мне раскрытую тетрадь, моя рука замерла в воздухе, а сама я чуть не потеряла дар речи. Это был рисунок профессионального художника. С точностью до малейшей детали Муко воссоздал привычную глазу картину – вид из нашего окна. Две горы – Сис и Масис возвышались на фоне заводов, труб ТЭЦ и складских
