Через минуту вернулась бледная, как смерть.
– Возьми, – прошептала она, разжимая ладонь. – Это крест твоей покойной матери. Пусть он защитит тебя от всего плохого.
– Ты увидела в чашке что-то дурное?
– Возьми и ничего не спрашивай. И больше не заставляй меня гадать на кофе. Это все от сатаны, прости меня, Господи.
– Хорошо, – ответила Арев и взяла крест.
Это был маленький золотой крестик с характерным для армянских крестов ажурным узором.
Через час приехал Сергей. Пока Анна собиралась, старая женщина угощала гостя кофе и свежей пахлавой. Она смотрела на гостя и думала, почему ее внучка Лусо поругалась с таким хорошим и вежливым парнем? Понимая, что спрашивать такие вещи в лоб некрасиво, Вардитер маялась и нервно теребила передник, наблюдая за тем, как гость уплетает пахлаву. В конце концов, любопытство взяло вверх. Сев на краешек стула, она положила руку на его плечо и вкрадчиво поинтересовалась:
– Скажи мне, балам-джан, почему вы с Лусо поругались?
Гость закашлялся и опустил глаза:
– Я был виноват перед ней, бабушка, простите меня.
– Я-то прощу, что уж мне делать, но ты хоть Арев не обижай. Бедные они у нас, бедные. Шутка ли, без матери родной жить.
– Я не обижу ее.
– Вот и правильно. Пусть хоть одна женщина в нашем роду будет счастлива.
– Сергей, нам пора, – послышался из коридора голос Анны.
– До встречи, бабушка, – гость сжал руку Вардитер. – Не переживайте, все будет хорошо.
В ответ та махнула рукой: «Э-э-х!». Когда за гостями захлопнулась дверь, старуха взяла чашку и внимательно всмотрелась в кофейные разводы. Она отчетливо видела два мужских силуэта. Один мужчина лежал, а второй замахнулся на него кинжалом. Чуть поодаль стояла женщина. Вардитер перекрестилась и вымыла чашку. Она долго стояла перед образом, бормоча слова молитвы и воздевая руки к небу: «Господи, спаси и сохрани мою внучку. Убереги ее от зла. Прошу тебя, Господи, оставь мне хотя бы ее. Забери лучше меня, ибо я грешна».
– Куда едем? – спросил Сергей Анну.
– В школу, в которой я когда-то училась, – ответила та и махнула рукой проезжающей мимо машине. – Ты знаешь, меня пугает наша бабуля. Стала мне гадать на кофейной гуще, а потом побледнела и зачем-то дала мне крест матери.
– Старые люди обычно суеверны. Не обращай внимания.
Школа №178 ничем не отличалась от многих школ Еревана, располагавшихся в спальных районах. Просторный вестибюль с колоннами на первом этаже. Высокие окна с выгоревшими на солнце занавесками и хиреющими от недостатка полива цветами на подоконниках. Скрипучий, почерневший от времени паркет. Длинные, уходящие вдаль коридоры и ряд некогда ослепительно белых, а ныне обшарпанных дверей классов. Образование в таких школах оставляло желать лучшего, но именно в эту школу Гоар и Артур решили отдать свою дочь Лусине, а бабка Вардитер настояла, чтобы Арев училась вместе с сестрой. Арев проучилась в школе год, и это был единственный недолгий период в жизни сестер, когда они начали сближаться.
В отличие от бойкой, пышущей здоровьем сестры, Арев росла хилой и болезненной, часто пропускала занятия то из-за ангины, то из-за других болезней. Первые полгода обучения дались ей с трудом. Ей частенько приходилось краснеть за свое незнание и оставаться после уроков, чтобы наверстать упущенное. Лусине старалась поддержать сестру по мере своих сил. Частенько она подсказывала ей правильные ответы, за что получала выговор от учителей. «Она моя сестра, я должна ей помогать», – возмущалась Лусине, когда ее выставляли из класса за очередную подсказку. Она давала сестре списывать, но делала это так, чтобы учитель заметил летящую через парту скомканную промокашку.
Лихо подтягивалась на турнике в физкультурном зале и, наблюдая за тем, как Арев тщетно пытается подтянуть подбородок к перекладине, подбадривала ее, крича на весь зал: «Ну же, сестра, давай! Смотри, как я подтягиваюсь. Давай!» Она вдруг стала напрашиваться в гости к Арев – навестить больную сестру и подолгу засиживалась в ее комнате, рассказывая, что за последние несколько недель в школе ровным счетом ничего не изменилось, а значит, Арев может не беспокоиться и сидеть дома, пока не выздоровеет окончательно. Бабка Вардитер радовалась происходящим переменам. «Я же говорила, что они подружатся, как только повзрослеют», – приговаривала она, наблюдая за тем, как сестры, сидя бок о бок на диване, листают букварь.
В конце года сестрам выдали табели и выяснилось, что, несмотря на болезнь, Арев догнала Лусине по всем предметам. «Смотрите, девочка болела, а какая успеваемость», – сказал учитель, вручая Арев табель с пятерками. Она улыбнулась и посмотрела на сестру. Лусо сидела за партой, и когда подняла глаза на Арев, те были полны плохо скрытой ненависти.
После уроков она заманила сестру на школьный стадион и долго гонялась за ней, размахивая портфелем, пока не догнала и не ударила ее с размаху по плечу, Арев упала лицом на асфальт и вскрикнула от боли.
– Я буду лучше тебя, все равно буду, – прошипела сестра, схватила валявшийся рядом портфель и широким взмахом разбросала его содержимое по стадиону, после чего показала язык и убежала.
Арев молча поднялась и стала собирать разбросанные тетради, книги и вылетевшие из расколовшегося на части пенала карандаши и ручки. Дома она соврала, что упала на уроке физкультуры, но Лилит, которая сердцем чувствовала, что дочь что-то скрывает, открыла ее портфель и увидела разбитый пенал и книги в изодранных целлофановых обложках.
– В следующем году мы переведем тебя в другую школу, – сказала она, укладывая дочь в постель.
– Хорошо, – ответила Арев.
Позже она поняла, что причина снисходительности сестры крылась отнюдь не в любви к ней и даже не в жалости, а в чувстве собственного превосходства, которым Лусине упивалась, возможно, первый и последний раз в жизни.
Остановившись возле двери с табличкой «История», Анна вздохнула. «Господи, помоги мне», – подумала она и три раза стукнула костяшкой указательного пальца по потрескавшейся краске.
– Входите, – послышался голос за дверью.
Анна открыла дверь и заглянула в класс. Он был пуст.
– Здравствуйте, – сказала она, озираясь по сторонам.
– Здравствуйте, – снова послышался голос.
Из-под парты вылез невысокий мужчина. Второй кандидат в отцы разительно отличался от первого. Жидкие грязные волосы, зачесанные так, чтобы скрыть залысину на макушке, сиротливо свисали на оттопыренное ухо. Острый нос с горбинкой, тонкие, в мелких трещинках губы, маленькие пронырливые глазки, выпирающие скулы и впалые щеки, которые не знали бритвы без малого неделю, говорили о том, что человеку глубоко безразлично, как он выглядит. Анна взглянула на его одежду и отметила засаленные манжеты и пожелтевший воротник расстегнутой рубашки. «Вот уж воистину человек-история», – подумала она.
– Вот, все-таки нашел, – отряхивая пыль с брюк, незнакомец помахал в воздухе книжечкой размером со спичечный коробок. Книжечка раскрылась, и Анна увидела классическую шпаргалку-ленту, которую испокон веков используют школьники и студенты. Она прыснула. Такие же шпаргалки делали ее однокурсники в институте. Резали тетрадь на длинные полоски и склеивали их в бесконечную ленту, которая исписывалась почерком настолько мелким, что впору было разглядывать ее под микроскопом.
– Учишь их, учишь… – покачал головой незнакомец и неожиданно хихикнул, как нашкодивший школяр. – Но я-то помню, кто за этой партой сидел.
– А мне больше нравились шпаргалки «длинные юбки»!
– Это как?
– Да все просто. Берется длинная юбка, к ней подкалываются шпаргалки, а во время экзамена юбка задирается и списывается все, что надо.
– Вот, девушки! Пользуетесь своим положением. Знаете ведь, что приличный мужчина не будет