заглядывать вам под юбку, и придумываете черти что. Ну вот скажите мне, разве не легче выучить предмет, чем писать шпаргалки?
– Иногда легче. Смотря какой предмет.
– М-да, – учитель посмотрел на ленту и усмехнулся: – Небось Карапет всю ночь писал эту оду собственной лени.
– Возможно.
– Ну да ладно. Вы, я так понимаю, по поводу трудоустройства? Хочу вас огорчить – уже взяли человека на мое место. В новом учебном году он приступит к исполнению своих обязанностей, а я наконец-то смогу уехать в деревню и жить в свое удовольствие. Должно же быть у человека удовольствие, хотя бы на старости лет?
– Должно, – согласилась Анна, садясь за парту, – но я по другому поводу. Вы – Арташес Киракосян?
– Слушаю вас внимательно.
– Тридцать восемь лет назад вы работали в школе номер шестьдесят пять. Так ведь?
– Кажется, да. Не могу точно сказать. Я во многих школах работал.
Анна достала из сумки черно-белую фотографию с подписью внизу «8 «Б», 1970 год» и протянула ее собеседнику.
– Это ведь вы?
Киракосян хмыкнул и водрузил на нос очки в старой роговой оправе.
«Что-то здесь не так», – подумала Анна, обратив внимание, как задрожали его руки, едва он взял фотографию.
– Ну да, это я, а что? – настороженно спросил он.
– Среди ваших учениц была Арутюнян Карине. Вторая слева в нижнем ряду.
– Возможно, и была, вы думаете, я помню всех своих учеников? А вы, собственно, ей кем приходитесь?
– Я ее дочь – Арев.
– А-а-а-а, и что? – Киракосян направился к доске и взял кусочек мела. – Извините, но мне тут надо кое- что написать к следующему уроку.
«Он что-то скрывает, точно скрывает! Почему отвернулся от меня? Видимо, боится выдать себя», – подумала Анна.
– Я хотела поговорить о своей матери Арутюнян Карине. Вы ведь помните ее?
– Нет, не припоминаю. Я же уже объяснил, что не могу всех помнить. Это все? Извините, но вы меня отвлекаете.
– Вы не можете ее не помнить. Это точно. Я должна вам сказать…
Анна замолчала, продумывая следующий ход. У нее уже не осталось сомнений, что друг матери скрывает некую тайну, которую ни за что не выдаст, если она не пойдет ва-банк.
– Так вот, я знаю весьма пикантную деталь вашей биографии.
Учитель выронил мел и повернулся к Анне. Он был мертвецки бледен, совсем как бабка Вардитер, заглянувшая в чашку и увидевшая в ней нечто ужасное.
– Почему вы так побледнели?
– Я… Я… – держась за стену, он дошел до первой парты и плюхнулся на скамью.
Анна почувствовала его дыхание – прерывистое и частое.
– Послушайте… Я не знаю, что вам рассказали, но все это не так… Совсем не так.
– А как же?
– Это неважно, уже неважно, но все было иначе. Я… я и так пострадал из-за всего этого. Мне пришлось сменить место работы, скрыться от всех, чтобы не видеть, как шушукаются по углам и ехидно ухмыляются, когда я прохожу мимо. Знаете, каково это быть уважаемым человеком, учителем, а потом опуститься на самое дно?
– Нет, но я знаю, каково жить с чувством вины. Несколько дней назад я похоронила свою сестру. Сестру, которую ненавидела так сильно, что не видела шестнадцать лет. Я думала, что когда-нибудь мое отношение к ней изменится. И тогда мы сядем рядышком и обо всем поговорим. Но ничего не изменилось. И теперь я чувствую себя виноватой. И буду чувствовать эту вину еще очень долго, может быть, даже всю оставшуюся жизнь. И если вы чувствуете то же, что и я, мы должны поговорить об этом.
– Но я не виноват, поверьте мне! Умоляю, поверьте! Она сама хотела.
– Что хотела?
– Любви! – Киракосян распрямил плечи и гордо задрал подбородок. – Или вы думаете, что меня нельзя хотеть? И вообще, как вы смеете так со мной разговаривать! Она сама пыталась соблазнить меня. Да, сама! Нагло и бессовестно. У меня и в мыслях ничего подобного не было. Она ворвалась в мой кабинет и бросилась мне на шею. Представляете, я – уважаемый человек – соблазнил какую-то школьницу!
– Моя мать не могла так поступить, не смейте так о ней говорить! – Анна стукнула кулаком по столу.
– Простите, но при чем здесь ваша мать? Я говорю о ее подруге – Астхик.
– Какой подруге? При чем здесь подруга?
– Как это при чем? Это она набросилась на меня с поцелуями, а ваша мать открыла дверь, увидела нас и рассказала всем, что я совращаю свою ученицу. Я не совращал ее, клянусь. Она сама бросилась мне на шею. Сама!
– О господи… – прошептала Анна.
– Господи, господи! Можно ли верить в Господа, который допускает такое? Думаете, легко мне было? Вы знаете, какие нравы были тогда в Армении? Через два часа в школу прибежала вся ее родня и пригрозила зарезать меня, если я не женюсь. А я не хотел жениться на какой-то развязной соплюшке. Я вообще не хотел жениться. Вернее, хотел, но не на ней.
Киракосян встал и принялся расхаживать по классу, бормоча под нос: «У-у-у, все беды от женщин, все от них, у-у-у, коварные дочери Евы!»
Но Анна не слышала его. Она сидела за партой, обхватив голову руками и беззвучно смеялась.
– Почему вы смеетесь? Что здесь смешного?
– Простите меня. Я пришла узнать одну тайну, а узнала другую.
– Какую тайну? У меня нет никаких тайн. Если уж на то пошло, то я знаю, почему ваша мать так поступила. В этом есть и моя вина. Я позволил ей думать, что она меня интересует, понимаете?
– Нет, не понимаю.
– Ну конечно. Вам сложно понять, что ваша мать могла симпатизировать такому… Такому человеку, как я. Но это правда. Чистая правда. Она даже послала мне любовную записку, а когда я сказал, что отношусь к ней как к хорошей ученице, но не более того, она обозлилась и решила очернить меня. Наверняка они вместе с этой Астхик все придумали.
– И что было дальше?
– Да ничего. Я обручился с Астхик и даже чуть было не женился. Что бы вы не думали обо мне, я не такой уж подонок.
– Так вы женаты на подруге моей матери?
– Нет. Не женат. Через три месяца родители нашли ей другого жениха. Более обеспеченного. Она уехала в Ростов или в Казань, уж не помню. Даже школу не закончила. А мне пришлось менять место работы. И все из-за какой-то легкомысленной девицы.
– А моя мать? Вы продолжали с ней общаться?
– Да. Спустя год мы помирились. Я работал в другой школе и параллельно давал частные уроки. Она приходила ко мне незадолго до поступления в институт. Помнится, я даже занимался с ней несколько раз. После поступления она принесла бутылку вина и виноград, и мы вместе выпили за ее счастливое будущее. В какой-то момент мне захотелось вспомнить былое, поговорить о ее чувствах, но она так резко оборвала меня, что я понял – ее сердце уже принадлежит кому-то другому.
– Она не назвала его имя?
– Нет. К сожалению.
– Какой она была?
– Необычной. Нет-нет, не подумайте. Я не имею в виду психическое расстройство, скорее некую
