– Привет, тебя подвезти?
– Да уж подвези. Что-то моего друга не видать.
– У тебя есть друг? – спросил я, заводя мотор.
– У меня много друзей и подруг.
– А можно, я тоже буду твоим другом?
– Ах-ха, ну, не знаю, будет ли тебе интересно в нашей компании. Впрочем, я думаю, тебе будет полезно пообщаться с некоторыми моими друзьями. Ты ведь собираешься в следующем году поступать в нархоз?
– Да, как ты догадалась? Слушай, я хотел узнать: нет ли у тебя знакомого преподавателя, который согласится позаниматься со мной?
– Есть. Мой школьный учитель. Он очень хороший преподаватель. Я поговорю с ним. Завтра же поговорю.
– Тогда, может быть, мы встретимся послезавтра?
– Нет, извини. На праздники мы с друзьями уезжаем на Севан. Вернемся – тогда и поговорим.
Два дня я ходил сам не свой, а потом понял, что не могу находиться в городе, в котором нет ее. Я залил полный бак бензина и поехал на Севан. Без труда нашел их санаторий и стал снова следить за ней. Уже тогда я обратил внимание на парня, который вился вокруг нее. Ты наверняка догадываешься, о ком я говорю.
– Это был Артур Паронян?
– Да, он самый. Я видел, как они любезничали на веранде санатория. Слышал ее смех, который звучал как тысяча колокольчиков, и чувствовал, что сердце мое переполняется ревностью. Я не мог упустить ее, просто не мог. Я следил за ней до вечера, и, когда она вышла из санатория одна, кутаясь в тонкую шаль, и направилась к озеру, тихонько пошел следом. Услышав шорох гравия за спиной, она обернулась и удивленно посмотрела на меня:
– Артур? Что ты здесь делаешь?
– Я приехал к тебе.
– Ах-ха. Какой же ты назойливый. Глупый, назойливый мальчик.
Мы сели под деревом и стали, смотреть на солнце, которое медленно опускалось за горизонт. Когда я сказал, что солнце похоже на яйцо, которое опускается на сковородку, она рассмеялась. Мне не понравился этот смех, очень не понравился. Было в нем что-то презрительное. Что-то недоброе. Я вдруг почувствовал, что окончательно потерял над собой контроль и бросился на нее, целуя в губы, шею, грудь. Я не буду описывать то, что случилось потом, но одну вещь ты должна знать. Я не был первым мужчиной у твоей матери. На следующее утро я пришел к ней в номер. Она сидела на кровати, обхватив руками колени, и плакала. Я сел рядом и сказал, что мне неважно, с кем она была до меня, что я люблю ее и готов жениться на ней хоть завтра. Она усмехнулась и ответила: «Артур, ты взял меня, воспользовавшись моей слабостью. Думаешь, я выйду замуж за такого человека?» Она оттолкнула меня, подошла к окну и закурила. Я попытался обнять ее за плечи, но она снова оттолкнула меня, теперь уже с брезгливой гримасой на лице.
Я разозлился и сказал, что она поступает крайне опрометчиво.
– Думаешь, много на свете мужчин, готовых взять в жены девушку, которой уже кто-то воспользовался?
Знаешь, Арев, что она сделала? Она откинула голову и захохотала так, что у меня мурашки по коже побежали. Она хохотала минут пять, пока я растерянно стоял перед ней, пытаясь понять, сошла ли она с ума от горя или просто издевается надо мной? Когда она успокоилась и вытерла выступившие слезы, я встретил такой презрительный взгляд, что мне захотелось провалиться сквозь землю.
– Артур, ты все-таки недалекий деревенский парень. Хочешь насильно осчастливить меня, но при этом говоришь так, будто делаешь мне большое одолжение. Уходи, Артур, и больше не появляйся в моей жизни.
Я ушел. В тот же день уехал. Я злился на нее и до сих пор злюсь. Я перестал вспоминать о ней, убеждая себя, что человек, который втоптал меня в грязь, недостоин внимания. Я возненавидел ее, а вместе с ней этот город с его институтами и девушками легкого поведения. Ненависть сжигала меня изнутри почти месяц. Я решил вернуться в деревню и жить так, как жили мои предки, но незадолго до отъезда познакомился с Гоар. Клянусь тебе, Арев, в ту минуту я и не догадывался, кого я увижу в доме моей будущей невесты в тот день, когда мои родители приедут из деревни с дарами, чтобы просить руки и сердца Гоар Арутюнян. По сравнению с Карине Гоар казалась серой невзрачной мышкой, но я смотрел на нее и понимал, что это та самая женщина, которая будет преданной женой и хорошей матерью нашим детям. Она была настолько скромна и целомудренна, что не позволяла даже взять себя под локоть, не то что поцеловать. Я уж молчу о том, что в отличие от твоей матери Карине Гоар не курила и не пила спиртного. А когда я сделал ей предложение, она смущенно опустила глаза и робко прошептала: «Как мама с братом скажут, так и будет». Я готов был расцеловать ее за такие слова. За скромность, за то, что она уважала традиции наших предков. За ее бесхитростность и простоту, которая казалась мне до боли родной. Но когда я переступил порог их дома и увидел там Карине, то чуть не потерял дар речи.
– И после этого ты все-таки женился на Гоар? – спросила Анна.
– А что мне оставалось делать? Не мог же я опозорить ее? Все соседи знали, что я пришел просить руки младшей дочери Вардитер. Знаешь, какие тогда были времена?
– Что было дальше?
– Во время нашей свадьбы, которая состоялась спустя месяц, твоя мать молча прошла мимо, села напротив и весь вечер сверлила меня взглядом. Представь мое состояние, Арев. Ты на собственной свадьбе, рядом с тобой девушка, которая через несколько часов станет твоей женой, все вокруг поздравляют тебя и веселятся, а ты дрожишь от страха каждый раз, когда Карине поднимается, чтобы сказать тост, потому что не знаешь, что она скажет. Но все обошлось. Карине пожелала нам долгих лет жизни и здоровых детей. Зимой она уехала отдыхать в санаторий, а когда вернулась, все обратили внимание на ее округлившийся живот. И снова я дрожал от страха, потому что чувствовал, что это мой ребенок. Гоар плакала, Вардитер причитала, что Карине опозорила нашу семью, и даже Карен, который никогда не повышал голос, однажды схватил ее за плечи и пригрозил, что если она не назовет имя негодяя, то он сам найдет его и прирежет, как паршивого барана. Карине подняла глаза и спокойно ответила: «Это мой ребенок и больше ничей».
– А ты? Ты не пытался с ней объясниться?
– Она не хотела со мной разговаривать. Вскоре забеременела Гоар. Боясь, что твоя мать наболтает сестре лишнего, я запретил Гоар разговаривать с ней. И лишь однажды, за пару месяцев до вашего с сестрой рождения, мы столкнулись на базаре. Карине стояла возле цветочника и выбирала белые нарциссы. Я подошел к ней и поздоровался. Она буркнула что-то и продолжила свое занятие, будто мы не были знакомы. Я молча наблюдал за ней, не зная, что сказать. Мне хотелось упасть перед ней на колени и молить о прощении. Молить, пока она не простит, но злость, которая все еще бурлила в моей душе, оказалась сильнее. Я повернулся и пошел прочь. «Артур, – окликнула меня она и улыбнулась. – Не бойся, Артур. Я никому не скажу. Никогда. Ничего». Больше мы с ней не виделись. Когда она сделала… – Голос Артура дрогнул, и он достал из пачки очередную сигарету. – Когда она убила себя, я почувствовал невероятное облегчение. Единственное, чего я хотел в ту минуту, чтобы мне отдали моих дочерей, которых я бы воспитал как хороших армянских девушек. Но даже после своей смерти она не дала мне ни единого шанса. Она отказала мне даже в моем священном праве называться вашим отцом. Думаешь, она просто так решила отдать нам с Гоар одну дочь, а Лилит и Карену – вторую? Почему она не отдала вас обеих старшему брату? Она ведь знала, что его жена бесплодна, а моя – ждет ребенка и, возможно, родит мне троих или четверых, как я и хотел. Она знала, что ее брат гораздо богаче меня, а в силу своего характера – такого же упертого, будет еще богаче. Знала, что я никогда не выбьюсь в люди, потому что слишком слаб и ленив. Она разделила вас для того, чтобы оттуда… – он поднял к небу указательный палец, – следить за тем, как два совершенно разных человека воспитывают ее дочерей. Уверен, она и сейчас наблюдает за нами и усмехается: «Вот, видишь, Артур, я же говорила, что ты никчемный человек. Моя дочь Лусине умерла, так ничего и не добившись в этой жизни, а Арев живет и здравствует». Ты понимаешь, о чем я говорю? Она устроила соревнование, в котором, как всегда, победил твой отец Карен. Но видит бог, совесть моя чиста. Я
