Кованда закурил и уселся к столу, возле Олина.
— Удивляюсь, что пражское радио передает такие вещи, — заметил он. — А еще говорят, что оно врет.
— Тс-с-с! — снова шикнули на него ребята и замахали руками.
Кованда курил с довольным видом.
— Какая жалость, что наши солдатики не понимают по-чешски. Ихнее радио никогда не скажет им вот этак всю правду. Переводчик мог бы послушать, да он, как на зло, в отпуску… А ты, — обратился он к Олину. — Что ты скажешь?
— Скажу, что кое-кто жестоко поплатится за это, — отрезал Олин.
— Что верно, то верно, — согласился Кованда. — Ух, как поплатятся! Уже сейчас им крепко накладывают по шеям.
Диктор умолк, и на всю школу зазвучал «Гимн Советского Союза». Этот всем известный мотив переполошил и немцев. В коридоре послышался топот ног и писклявый голос Кизера, потом дверь распахнулась, и в комнату заглянул Нитрибит. Рот у него искривился от злости, глаза горели, как уголья.
— Achtung! — скомандовал Карел, и все встали «смирно». — Zimmer Numero zwolf belegt mit…[82]
Нитрибит захлопнул дверь и спустился вниз по лестнице, к буфету.
Первым к буфету подбежали Гиль, Бент, Бекерле и Кизер. Гиль ухватился за ручку двери и замер, вытаращив глаза на надпись:
Gru? aus Stalingrad![83]
На филенке мелом еще было написано по-немецки: «Франция», «Вейс» и «Ламанш».
Гиль прочитал и стал ломиться в дверь, но она оказалась на замке. Никто не помнил, чтобы к этой двери когда-нибудь был ключ, и вдруг — заперто! Гиль яростно дернул ручку, так что она осталась у него в руках. А последняя строфа «Гимна» тем временем разносилась по коридору.
— Взломать дверь! — кричал капитан. — Гиль, ломайте дверь!
Гиль разбежался и навалился на дверь, как медведь. Замок треснул, и дверь распахнулась. Гиль вбежал в помещение, кинулся к приемнику, выключил его таким резким движением, что рукоятка осталась у него в руке. Ефрейтор яростно швырнул ее на пол.
— Немедленно собрать всю роту! — топая ногами, кричал капитан.
Пронзительно свистя, солдаты побежали по коридору.
Рота собиралась долго и неохотно, пришлось послать Бекерле, Шварца и Липинского в соседние роты, потому что половина чехов вдруг словно чудом исчезла. Их сгоняли минут двадцать. Пятнадцать человек оказались в клозете, их выводили оттуда почти насильно. Среди них оказался и Кованда. В коридоре, где уже выстроилась часть роты, он появился с ремнем на шее и рубахе навыпуск.
— Ich Durchfall, — вопил он. — Abort schnell, oder kaputt[84].
Пришлось пустить его обратно, хотя Нитрибит скрипел зубами и советовал капитану немедля посадить Кованду в карцер.
Потом в коридорах появились ребята из других рот и громко советовали пятой роте:
— Не слушайтесь, ребята! У вас есть право на отдых. Тресните их по башкам, чтобы не куражились.
Капитан велел выгнать чужих и поставил у дверей Бекерле, приказав ему не впускать никого. Потом он распорядился начать муштровку: парней заставили строиться, маршировать, поворачиваться налево и направо кругом, бегать в противогазах. Их разделили на небольшие группы, и в обоих этажах зазвучала громкая команда, а капитан, красный от злости, ходил от группы к группе, ругался и срывал у ребят пуговицы с обмундирования.
Олин переводил его слова:
— Капитан больше не допустит подобного безобразия. Если что-либо подобное повторится, он примет самые суровые меры. Рота, видимо, хочет, чтобы с ней обращались как с пленными или с евреями? Капитан вправе это сделать, можете не сомневаться…
Потом Кизер потребовал, чтобы Олин сам усовестил своих соотечественников. Олин откашлялся.
— Друзья, — начал он, — вы знаете, что я…
— Сволочь! — крикнули на правом фланге, а на левом Мирек пронзительно свистнул в пальцы.
Олин густо покраснел и сделал шаг назад, поближе к капитану. Тот велел солдатам выстроиться в шеренгу, лицом к лицу с чехами, так, чтобы видеть каждое их движение.
— Und fangen sie an[85], — сказал он после этого Олину.
Олин был бледен как мел.
— Я хотел говорить с вами по-хорошему, — продолжал он, — но из этого ничего не выходит. Вы хулиганская банда, ею и останетесь. Вы сами не знаете, чего хотите, вы ни с чем не считаетесь в своих дурацких выходках. Предлагаю вам не вредить самим себе и приказываю…
В этот момент в коридоре послышались громкие шаги. Со стороны лестницы, держа руки по швам, парадным шагом шел Кованда. Он направился прямо к Олину.
— Осмелюсь доложить, вернулся из сортира, господин доверенный! — став навытяжку, отрапортовал он.
Олин снова покраснел до корней волос.
— Рапортуй капитану, а не мне.
Кованда почтительно взял под козырек.
— А я думал, что ты принял командование и теперь тут главный начальник.
Волна смеха прокатилась по строю. Олин яростно оглядел собравшихся и влепил Кованде пощечину.
— Вот тебе, чтобы ты бросил свои штучки, старый шут!
Кованда и бровью не повел, только откашлялся и плюнул в лицо Олину.
— Вот тебе, чтобы ты знал, во что мы тебя ставим, — громко сказал он и твердым шагом отошел на свое место в строю.
Роту распустили по комнатам и приказали начать генеральную уборку. Комнату номер двенадцать взял под свое наблюдение фельдфебель Бент.
— Для вас, интеллигентов, у меня есть особая работа, — ухмыльнулся он. — Чистить клозеты.
— Пусть он меня не оскорбляет! — обиделся Кованда. — Клозеты я охотно вычищу, а интеллигентом меня не обзывай. Я на этот счет обидчивый. Интеллигентом я никогда не был и, пока живу в Германии, не стану.
Бент остановился около Карела и носком начищенного сапога ткнул его в спину.
— С вами у меня был однажды очень интересный разговор. Помните, в Саарбрюккене? — язвительно начал он. — Вы говорили о том, как кончится война и что будет потом. Ваше мнение с тех пор не изменилось?
Стоявший на коленях Карел присел на корточки и поднял голову.
— Ни на йоту, — сказал он и улыбнулся.
— Тогда вы говорили, — упрямо продолжал Бент, — что знаете, какая судьба ждет побежденную Германию и немецкий народ. Но вы забыли подумать об одном: какая будет при этом ваша собственная участь. Имеете ли вы о ней ясное представление?
Карел отложил щетку и пристально поглядел на фельдфебеля.
— Да, — сказал он. — Если мы доживем до конца войны, то вернемся на родину и устроим свою жизнь так, чтобы наш народ никогда больше не попал в беду.
Бент криво усмехнулся.
— Это вы удачно выразились: если доживем до конца войны. А как вы думаете — доживете?
— Этого никто не может знать наверняка.
— Вот видите, а я могу обещать вам наверное: не доживете. Никто из вас. Ручаюсь.
Карел пристально глядел в глаза Бенту.
