которую хозяева наказали за большую провинность, а теперь, может быть, простят – или, быть может, продлят наказание. И при виде девочки от сильной радости разрыдалась она, чувствуя, как отпускает ее напряжение, державшее ее все это время.
Девочка принесла ей еду, завернутую во что-то, подобное большому листу, и прохладное питье в другом листе, края которого поднимались вверх, как у лодочки. Не смогла Рея есть, но воду выпила с жадностью, и снова посмотрела на пришедшую, не смея заговорить с ней первой.
Сказала девочка:
– Меня зовут Цамира. Как зовут тебя?
Сказала пленница:
– Рея.
Спросила ее дроу:
– Скажи, очень ли страшно тебе было жить среди людей?
Настолько был серьезен ее вопрос, настолько неподдельно любопытство – что истерическим смехом расхохоталась Рея, и долго еще не могла остановиться. Вскоре, впрочем, смех ее перемешался с рыданиями.
Сказала Рея девочке-дроу:
– Страшен ваш замок, и страшно мне находиться среди вас – в селении же, где жила я, я была счастлива.
Сказала Цамира:
– Вот как? Яскайлег, мой отец, говорит, что все люди – чудовища.
Сказала Рея:
– Он лжет.
Спросила ее девочка-дроу:
– Скажи, во всем ли он лжет мне? Лжет ли он, говоря, что вы часто убиваете друг друга, хотя и принадлежите к одному народу? Лжет ли он, говоря, что жизни не принадлежащих к вашему народу вы цените и того меньше? Лжет ли он, говоря, что вы полагаете себя рабами богов и от того считаете себя вправе повергать мучениям всякого, кто не разделяет с вами вашей веры? Лжет ли он, говоря, что одни из вас более почитают одного бога, а другие другого, и беспощадно воюют между собой, стремясь заслужить одобрение своих господ? Лжет ли он, говоря, что вы истребили многие народы, и уничтожили все прекрасное, что создали они?
– Может быть, это и так, – сказала Рея, – но если и уничтожили когда-то люди каких-то других существ, я об этом ничего не знаю.
– А что касается всего остального? Так ли это?
– Так, – сказала Рея, – но мы видим это совсем иначе, чем твой отец.
Кивнула девочка:
– И он говорил мне, что видите вы все это иначе. Жестокость вы называете смелостью, трусость – смирением, вероломство – умом и хитростью, глупость и жадность – благоразумием, рабство – верой. Вижу я, что не лгал он, говоря, что вы – чудовища.
– Кто же тогда вы? – Крикнула Рея в лицо девочке. – Никогда бы не додумались люди до ужасов, которые я видела в вашем замке!
Сказала девочка:
– Жесток мой отец, но никогда я не слышала от него, чтобы он говорил мне: «Я добр», или «Я милосерден», или «Я справедлив».
– Неужели ты думаешь, что его честность оправдывает все то, что он делает? – Спросила Рея Цамиру.
Сказала Цамира:
– Как может честность оправдывать что-либо? Она либо есть, либо ее нет, но низок тот, кто не имеет ее. Дела моего отца открыты, а слова прямы. Его легко возненавидеть, и трудно любить – и я, быть может, единственная, кто любит его, потому что я – его дочь.
Сказала Рея:
– Черной ненавистью возненавидела бы я своего отца, если бы узнала, что он когда-то в прошлом сделал хотя бы сотую часть того, что обещал мне Яскайлег.
– Представь, – сказала ей Цамира, – что некие захватчики пришли в поселение, где обитала ты, и истребили всех твоих ближних. Представь также, что было много этих захватчиков, и истребили они всех людей во всех других поселениях, и во всех городах, и странах, и во всех Землях. Осталась только ты одна. Не захочешь ли ты хотя бы чем-нибудь отомстить захватчикам, если будет у тебя такая возможность?
Сказала Рея:
– Даже если я захочу им мстить, то не стану подвергать пыткам беззащитных.
– А если, – спросила Цамира, – оказалось бы, что захватчики уничтожили вас потому, что подчинялись некой невидимой, неосязаемой, неощутимой воле, объединяющей их – хотя они сами и не знали об этом? И если бы, убивая захватчиков, ты всего только бы лишила эту волю нескольких инструментов, каковых у нее миллионы, а причиняя долгую боль их телам и, главное – их душам – смогла бы причинить некоторую боль и тому духу, который объединяет их всех? И, не в силах умертвить этот дух, не сделала бы ты того, что было бы для него – как пощечина? Даже если для того потребовалось бы похитить одно из самых нежных порождений этого духа и проделать с ним некие, не слишком приятные, но необходимые манипуляции? Как бы ты поступила?
Сказала Рея:
– Я бы постаралась простить.
Сказала ей Цамира:
– Вижу я, что ты не можешь или не хочешь представить того, о чем я говорю. Рассказ мой далек от тебя. Представь: не только неизвестных, далеких людей умертвили захватчики – но и твоих близких родичей. Твою мать, твоего отца, твоих сестер и братьев, твоего возлюбленного.
Сказала Рея:
– Все-таки я бы постаралась простить. Бог мой – Бог Света, и в его Царстве встретила бы я и свою мать, и своего отца, и своих сестер и братьев, и своего возлюбленного.
Сказала Цамира:
– А если бы вы не служили никаким богам, и более всего ценили бы свою свободу, и от того не было бы у вас на небесах заступника? И если бы посмертные чертоги ваши были бы уничтожены, и после смерти вас ждало бы не пребывание в Стране Мертвых, не возрождение, не какое-нибудь изменение, но смерть вторая, еще более горькая? И если бы ваши души были бы обречены скитаться по Стране Мертвых, истлевая и рассыпаясь с каждым вздохом, а обитатели различных чертогов гнали бы вас отовсюду, как бездомных бродяжек, и нигде бы вы не находили ни крова, ни приюта, но встречали бы только вражду и алчный голод существ, обитающих на границах между различными областями Стране Мертвых и подстерегающих сбившихся с дороги?
Сказала Рея, заплакав:
– Что тебе от меня нужно? Как я могу возместить все то, что сделал мой народ твоему? Впрочем, догадываюсь я, зачем ты сюда пришла: ты так же жестока, как и отец твой, и большую радость испытываешь ты, видя мои мучения.
Сказала Цамира:
– Ошибаешься ты, думая так. Я пришла сюда для того, чтобы тайком увести тебя из этого подземелья и освободить.
Сказала Рея:
– Я не верю тебе. Ты хочешь обмануть меня ложной надеждой, чтобы посмеяться надо мной, когда я поверю тебе.
Сказала ей Цамира:
– Дитя людей, ты подозреваешь нас в хитрости, но сама не умеешь различать хитрость и правду. Знай, что мы никогда не лжем прямо. Если бы я хотела обмануть тебя, я бы сказала: «Пойдем со мной. Посмотрим, не найдется ли какого-нибудь способа освободить тебя.» А потом, когда бы такого способа не нашлось, я посмеялась бы над твоими надеждами и вернула бы тебя обратно. Но разве такими были мои слова? Разве
