Люцерн, 8 октября 1987 г.
Дорогая Нидия!
Вот сижу у черта на куличках и пишу тебе. Кто бы мог подумать, еще неделю назад. Полет прошел нормально, к счастью, я настояла на экономическом классе, в хвосте было пусто, любезная стюардесса “Варига” предложила мне занять все пять свободных мест в ряду, и я легла, едва убрали поднос после ужина. Девушка совсем не нервная, и очень воспитанная, как там принято. А здесь, Нидия, люди такие напряженные, даже страшно, чего они такие недобрые, если у них все есть? Особенно женщины. Этой бразильской стюардессе наверняка, как вернется домой, придется все делать по дому, готовить, растить детей, и она все равно сохраняет доброе расположение духа, и наверняка у нее ни сентаво в банке. Видишь, о чем я заговорила, а надо бы о важном.
В общем, здесь все прояснилось, как ты и предполагала, Кука хочет согласиться на переезд в Люцерн. Это важный шаг в его карьере, но он как-то не мог принять решение, не узнав прежде моего мнения. Бедняжка, я родила его на свет и знаю его лучше, чем он думает. Для меня он прозрачнее стекла. По-моему, бедняга лелеял надежду, что я при виде Люцерна передумаю, такой он красивый, такой аккуратненький.
Нидия, мне так грустно, не могу от тебя таить. Я ведь теперь для него помеха, а он, бедняжка, не знает, как это скрыть. Уверена, он ждал чуда, что мне понравится этот морозильник, этот склеп. Да, Нидия, Люцерн чудесен, но мне 81 год, у меня артроз и все что угодно, чего не спросишь, все есть, в смысле болезней, ты же знаешь. В тепленьком Рио, где люди такие неиздерганные, такие чуткие, услужливые, я еще скриплю потихоньку.
Но клянусь, сил нет выдержать еще один переезд из страны в страну. Не знаю, как поступлю, но там мне оставаться нельзя. Одно дело жить с сыном отдельно, но в квартале друг от друга, как в Рио, если что случится, он через пять минут у меня. А здесь все так дорого, что жить, видно, придется вместе. А мы друг друга не вынесем. Мне полюбилась независимая жизнь, чуть поздновато, но уж навсегда. Ах, Нидия, как счастлива я была в Рио, и не понимала этого.
Не вижу выхода, придется переехать сюда. В общем, ты не волнуйся, я скоро приеду, решать вопрос с квартирой и вообще. Надеюсь, тебе не очень одиноко, но я, правда, так благодарна, что ты осталась присмотреть за моим садиком, не вернулась в Буэнос-Айрес.
Мне понравилось, как твердо ты обошлась с сыном, они боятся оставить нас одних, вдруг что случится, внезапное недомогание, милый инсультик, и некому помочь. Естественно, они так думают. Но нельзя поддаваться, а то, не успеешь оглянуться, и в туалет одну не отпустят.
Чем хорош телефон — можно говорить категоричнее. А живьем — как посмотришь на их лица, такие озабоченные, в тревоге за твою жизнь, сразу размякаешь, не хочешь видеть, как они страдают. Ты бы посмотрела на Куку, когда мы заговорили о том, как решить вопрос с двумя квартирами в Рио, — аж душа надрывалась.
Я ему сказала, что Люцерн, на мой взгляд, очарователен, но потом он застал меня в слезах, а он смышленый. Да, можно привыкнуть, со временем. Он говорит, тут есть бассейны с горячей водой, где я могу плавать, там, в Рио, с этим трудно, но остальное время мне придется торчать дома все эти холодные месяцы. Их где-то восемь в году. И еще язык… К счастью, есть телеканал на итальянском.
А еще друзья-знакомые. В Рио у меня их немного, но все лучше, чем никого. И соседка очень беспокоит, если ты послушалась меня и написала мне через три дня после моего отъезда, письмо может прийти уже завтра. Надеюсь, ты не поленилась написать, опять же хорошо — заодно прогулялась до почты.
Не поняла я, чего ты не захотела поехать в аэропорт. Если из-за соседки, то напрасно, она теперь больше тебе доверяет, все бы при тебе рассказала. В машине, при водителе, конечно нет, а в очереди на регистрацию у нас было время спокойно поговорить. Она так благодарна за все твои хлопоты в то утро, когда позвонил этот тип, тебе на роду было написано подойти к телефону! Честно скажу, я в то утро не удержалась, проверила ее квартиру, все ли в порядке, убрал ли сторож всю эту гадость в ванной. Все было идеально, Нидия. Ты права, он очень ответственный парень, никогда не видела у нее такого порядка, как в то утро. Но голос типа не послушала, а мечтала до смерти! Тебе повезло, хотя тебе и дела нет. С души воротит, правда? Хотя признаюсь, зачастую люди бывают симпатичны неизвестно почему. И с антипатиями так же, хотя теперь ты ее больше понимаешь.
Там, в аэропорту, она сообщила новые подробности, ты была права, дома при тебе она сказала не все, но, по-моему, не потому, что не доверяла тебе, просто устала от первого дня работы после перерыва. Подумай, она всего три дня не работала после такой встряски, как промывание желудка. Ты была права, в обморок она упала в пятницу вечером, в субботу оставалась в клинике, но в понедельник, когда он явился к ней, у них все и случилось. Опять. Как ты и подозревала.
Но не пугайся, любовная горячка у нее уже прошла, при тебе она ни капли не лгала, все было так, как ты слышала своими ушами, за исключением главного — у них случился, так сказать, опрокидыш. Позже она раскаялась, что уступила, ничего ведь не чувствовала, все внутри словно оледенело. По ее словам, ты сама слышала, ее глубоко ранила эта обида, даже убила что-то в ее душе.
Ты на что ставишь? Что к ней вернется увлеченность или что они потихоньку перестанут видеться? Держу пари, что потихоньку… к ней вернется увлеченность! Не знаю почему, но у меня такое предчувствие. Хорошо бы! Наивная бедняжка! Может, он даже начнет разбираться в ней и поймет, что она за человек. Да, Нидия, она хорошая, пойми. Или такой мне видится. Я ее люблю, со мной она была очень ласкова.
Подумать только, все в итоге зависело от тебя. Не солги ты, что в понедельник она возвращается из Сан-Пауло, он бы не перезвонил. Хорошая была идея — сказать, что в понедельник она вернется и что должна сообщить ему что-то срочное. Не знаю, как она объяснила насчет срочности. Забыла спросить об этой детали. А это главное. Если она нашла хорошее объяснение, тогда ее женская гордость не задета. Но если ничего действительно срочного не было, кроме желания его видеть, она выставила себя в истинном свете — докучливой занудой. Противно оказаться в такой роли.
Но раз просила передать, чтобы срочно звонил, видно, уже припасла хорошее оправдание, но какое? Не могу себе простить, что не спросила. Но главное — он вернулся, и теперь она благодарна тебе по гроб жизни. Ладно, Нидия, может, мы позвоним раньше, чем ты получишь это письмо. Наберись самую малость терпения и жди меня, я слегка ослабла, а то вылетела бы первым самолетом и вырвала сорняки с корнем.
Ах, Нидия, отчаяние берет от всего этого, жить-то осталось всего ничего, и угораздило попасть в такую передрягу. Расстаться с садиком в Рио — хуже всего, мои папоротники, огромные тигровые листья. А тот, кто купит квартиру, не сумеет за ними ухаживать. Я их поливала, а потом из окна спальни смотрела, как они сияют, подрастают, становятся краше, нежно-зеленые, затем сочно-зеленые, без малейшего оттенка желтого, дают новые ростки, опять нежно-зеленые. Славно видеть, как все растет, поднимается с земли, крепко цепляется корнями.
Кстати, ты на дожди не смотри, поливай щедро, большие листья пальмы заслоняют растения, и дождевые капли недостаточно смачивают землю под ними, на дождь не ориентируйся, лучше проверяй землю, не сухая ли. Прощаться с каждым растением — как умирать заново или ощущать, что они умрут без моей заботы. И мебель такая красивая, куплена на той улице, где продают все подержанное. Дивные вещи, есть настоящий антиквариат. Придется все распродать. Каждая проданная вещь — опять траур. Так мало времени остается для прощания с миром, и все эти “чао” совсем мне не по сердцу, Нидия. Не хочу никаких прощаний. Хочу сидеть спокойно в моем углу, не здесь, где я никого не знаю и никого не люблю. Мой угол там, на одноместной кроватке, с видом на сад, я посадила его шесть лет назад. Сажать новый сад нет времени, особенно в таком красивом, но таком холодном месте, как это. Жутко было оставлять все в Буэнос-Айресе, но тогда я была молода — семьдесят пять лет! Девчонка! А теперь мне восемьдесят один, и я уже не девочка.
Прости, что расстраиваю тебя такими разговорами, тебе же восемьдесят три. И еще горе с Эмильсен. Знаю, я не пережила подобного ужаса, но и меня беды не обошли стороной. Лучше не подводить никакого баланса. Не хочу говорить о неприятном в прошлом, да и приятное в настоящем терять не готова. Но такова жизнь, Нидия, настоящее для меня теперь — этот чудесный город на берегу озера, хоть он мне даром не нужен. Мой садик в Рио — дело прошлого, это очевидно. Как все мимолетно. И видеться нам будет трудно,
