— Итак, приступаем к действию! — скомандовал атаман голосом, в котором чувствовалась привычка отдавать приказания Щелкуну и Вялому. Теперь в число тех, кому приказывали, попал и Юри.
— Ты ел?
— Нет, — Юри покачал головой.
— Ага… Ясно. Ты, Щелкун, марш в магазин. Стрельни там чего-нибудь. Встретимся во дворце. Колбаса для Юрки уже есть! — Билли выхватил из рук Щелкуна кусок колбасы и засунул его Юри в карман пальто.
Щелкун, сверкнув пятками, нырнул куда-то в темноту.
— А ты, Вялый, принеси ещё одно одеяло!
Долговязый недовольно пожал плечами и попытался возразить.
— Там уже есть. Куда их столько…
— Молчать! Тебе сказано: надо ещё одно. Парень простужен, а ты скулишь — лень одеяло принести.
— Ну хорошо, хорошо, — проворчал Вялый и, медленно переступая своими длинными ногами, направился вниз по пустынной улице.
— А мы пройдём здесь, — распорядился Билли. Он показал рукой на ворота, из которых они недавно появились с Вялым.
Билли провёл Юри через мощённый известняковыми плитами двор, через сад, отодвинул несколько полуоторванных досок какого-то забора; мальчики пролезли в образовавшуюся дыру и вновь очутились на улице. Дойдя до её конца, Билли повернул направо. Из темноты, словно чёрные ящики, выступали одноэтажные и двухэтажные дома городской окраины. Они стояли, протянувшись вдоль улицы, и словно смотрели вниз на пешеходную дорожку своими немногими освещенными окнами-глазами.
Наконец подошли к самому последнему строению на окраине города, за ним начинался заросший кустарником покос. В доме было темно и тихо. Подойдя ближе, Юри разглядел, что часть домика с мансардой обвалилась. Как видно, годы здесь сделали своё дело.
Билли посмотрел направо и налево. На улице и на покосе не было видно ни единой души.
— Пошли!
Атаман крепко ухватил Юри за руку и потянул за собою во двор дома. Спотыкаясь о ступеньки, они поднялись по тёмной лестнице на чердак. Билли открыл какую-то дверь и зашептал:
— Наклонись.
Юри зацепился ногой о высокий порог и ткнулся в спину Билли.
— Так. Теперь садись! — снова шёпотом скомандовал атаман.
Юри пошарил рукой вокруг себя. Стула он не нащупал, но пальцы дотронулись до чего-то мягкого. Вероятно, это была кушетка или кровать.
Мальчик осторожно сел и привычным движением положил на колени портфель.
Билли возился где-то рядом. После тихого щелчка выключателя в нескольких шагах от Юри вспыхнула лампочка. Её тусклый свет выхватил из темноты несколько ящиков, два-три сломанных стула и занавешенное рваным мешком окно.
— Вот так, — произнёс Билли, словно подводя итоги своей деятельности. Парень стянул с головы берет и сел на один из ящиков. — Здесь можешь спокойно спать. Крыша прочная. Дождь за шиворот не потечёт. Вялый принесёт ещё одно одеяло. Да-а…
Билли внезапно умолк и подсел вплотную к Юри. Он пытливо посмотрел в лицо мальчика, затем стиснул ему руку и сказал голосом, в котором звучало не только предостережение, но и угроза:
— Об этом доме ты не смей никому и словом заикнуться, понятно? Не то разыщем тебя… Если понадобится, достанем из-под земли. И вот этой штукой превратим в отбивную котлету!
Билли распахнул полу пиджака. Из внутреннего кармана выглядывала оплетённая кожей рукоятка нагайки.
По спине Юри пробежала дрожь. Конура, залитая синеватым светом, зловещий шёпот атамана, наводящая ужас нагайка… Всё это заставило Юри невольно съёжиться, словно он уже слышал над собою её свист.
Где-то внизу замяукала кошка. Долго и протяжно.
Билли отпустил руку Юри. Прислушался.
Вдруг лестница заскрипела.
Юри понял: мяуканье кошки было условным сигналом — это шли свои.
Из темноты лестницы появились лица Вялого и Щелкуна. В синем свете лампочки они казались мертвенно-бледными и внушали ужас.
Вялый бросил одеяло на угол кушетки и проворчал:
— На, парься, если охота…
— Теперь поешь. А потом айда спать. Выключатель здесь, у тебя в изголовье. И смотри, чтобы ты завтра не высовывал носа на улицу до тех пор, пока не придёт Щелкун. Ясно? А то, о чём я тебе говорил, заруби себе на носу. Иначе из-под земли достанем, — закончил Билли свои распоряжения и многозначительно похлопал рукой по внутреннему карману пиджака.
Затем лестница заскрипела под осторожными шагами. На чердаке воцарилась тишина.
Вдруг портфель Юри соскользнул с его колен на пол. Устрашающий грохот, казалось, потряс весь дом и был слышен даже в центре города.
Юри испугался и торопливо погасил огонь. Но сидеть в темноте было ещё страшнее. Рука мальчика вновь нащупала выключатель…
Немного успокоившись, Юри принялся есть. Отломил хлеба, откусил колбасы. На ящике рядом с бутылкой молока мальчик заметил коробочку. «Аспирин», — прочёл Юри. Сомнений быть не могло: лекарство принёс и положил сюда Щелкун.
Но для чего?
И вдруг Юри понял, в чём дело. Ведь он сам жаловался на боль в горле. Вот Щелкун и принёс лекарство. Да, мама всегда говорила, что при простуде лучше всего помогает, если пропотеешь. А от аспирина потеют. Поэтому, наверное, Билли и приказал Вялому принести второе одеяло.
В сердце Юри родилось горячее чувство благодарности к новым друзьям, и каморка на чердаке показалась мальчику не такой страшной, как прежде. Даже тишина, которая вначале пугала, теперь приятно успокаивала нервы. Она располагала к отдыху, усыпляла.
Юри принял аспирин, снял верхнюю одежду и залез под слегка влажные одеяла.
«Странно, что парни ни о чём больше меня не спрашивали, — подумал он, закрывая глаза. — Их вполне устроило то, что я сказал сам».
Казалось, тело с каждой минутой становилось тяжелее, будто наливалось свинцом. Под веками скребло.
Кто-то прошёл мимо дома, гулко прозвучали шаги по мостовой. Где-то далеко-далеко прогудел паровоз. Остановилась машина. Немного погодя дверца, машины громко захлопнулась, и машина покатила дальше…
Юри протянул руку и надавил на кнопку выключателя.
Лёгкий озноб пробежал по всему телу, как бы подтверждая, что аспирин был принят не зря.
8
Не помогли ни два одеяла, ни таблетки. На следующее утро у Юри поднялся жар. Лицо пылало, во рту пересохло, ставшие непривычно тяжёлыми руки и ноги сводило от боли.
В первый момент после пробуждения Юри, правда, приподнялся на кровати. Даже отпил глоток молока. Но сразу же вынужден был опуститься на постель и лежать не шевелясь. При малейшем повороте головы там словно бултыхался большой камень. Каждое движение сопровождалось долго не прекращающейся тупой болью.
Глаза мальчика вновь закрылись. Но сон его был неспокойным, и слух улавливал малейший шорох как
