Не спрашивайте меня ни о чем

Теперь вазу больше не ставят на окно.

— Родная, если б ты знала, до чего я тебя люблю…

— И я тоже…

Потом сказала:

— Наружная дверь раскрыта. Я думала, мы на минутку.

— А вот я так не подумал, — рассмеялся я, — хоть и не сказал тебе об этом.

— Погоди, я сейчас приду.

Она выскользнула из комнаты, тихонько притворив за собой дверь.

Я задернул оконные шторы. Между ними осталась щель, через которую солнце светило на диван. Разделся, кинул одежду на качалку и нырнул под одеяло.

Погладил солнечный луч. Рука ощутила тепло. Чему-то улыбнулся и стал смотреть на дверь.

Вошла Диана. Босая.

— Туфли слишком стучат, — сказала она, — а вокруг все так тихо-тихо.

Она раздевалась.

Я подпер голову рукой и смотрел на нее.

— Не гляди на меня так, — сказала она неожиданно, — отвернись к стене.

— Почему? — удивился я.

— Не смотри!

— Но почему же?

— Я прошу тебя.

— Хорошо. Зажмурюсь.

— Отвернись к стене! — резко воскликнула она. — Ты слышал?

Я отвернул голову в сторону и прикрыл глаза.

— Ладно. Больше не смотрю. Ты прекрасна.

Она промолчала. Подошла и села на диван.

— А теперь можно?

— Нет, — сказала она.

— Почему?

— Перестань!

Она легла рядом.

Мы лежали, не прикасаясь друг к другу.

Над домом пролетел самолет. Я открыл глаза. Заблудившееся в комнате золотисто-пестрое насекомое ползло по солнечному лучу. Вдали погромыхивал последний гром. От горького аромата увядания кружилась голова.

Луч заходящего солнца проскользни по гравюре, на которой рыбаки вытаскивали лодку на берег озера и возвышался на скале замок.

Я сидел у себя в комнате и крутил ручку настройки приемника. Взбулькивали разноязыкие голоса и звуки музыки. Просто в ужас можно прийти, до чего же на свете много людей, которые не понимают друг друга.

Предоставил слово Риму. Пели по-итальянски. Я люблю слушать песни, слов которых не понимаю. Я могу думать, что поют именно о том, что происходит в моем воображении. На английском я слушать не мог, а Диана — та на французском. Французский она учила в школе и знала довольно прилично. Просто даже завидно, как иные люди способны к языкам. Но, между прочим, знаю я одного малого, который окончил институт, а английский знает хуже меня, хотя я в этом смысле далеко не светило.

Побросал в портфель учебники к завтрашнему дню и вышел в коридор позвонить Диане на работу.

Наконец-то и нам провели телефон, но многие еще не знали номер, и звонков раздавалось совсем мало. Правда, Яко пытался втолковать нам, чтобы номер мы давали как можно меньшему числу людей, иначе от звонков не будет никакого спасу. А мне хотелось, чтобы звонили почаще. Если уж мне так мало пишут, пусть хотя бы звонят чаще.

Набрал номер. Кто-то взял трубку.

Я услыхал ее голос.

— Диана, привет!

— Это ты, Иво?

— Ну а кто же еще, — радостно отозвался я. — Звоню целую вечность, а тебя все нет и нет на месте.

— Очень много работы.

— Это же безобразие — заставлять женщин столько работать.

— В нашей секции одна заболела.

— Так когда мы можем сбежаться? Завтра ты свободна?

— Какое там! Работаю.

— А вечером?

— Даже не знаю… И потом, тебе же надо учиться. Главное теперь — закончить школу.

— Мелочи жизни.

— Насчет завтра мне сегодня сказать трудно. Позвони завтра на работу.

— Ты будешь обязательно?

— Да.

— Я позвоню стопроцентно. Часов около десяти, ладно? Из школы.

— Да… Иво…

Сухой щелчок, и в трубке короткое попискивание: пи-и, пи-и, пи-и…

Бросил трубку.

Я знал, что на нее иногда находит депрессия.

Каким-то чудом у Дианы выдался свободный вечер, и мы решили рвануть на танцы.

Влез в полосатые брюки и джемпер, и тут в мою комнату вошла мама.

— А в школу тебе завтра не надо?

— Надо, надо, надо!

— А уроки на завтра сделать не надо?

— Надо, надо, надо!

— И ты заниматься не будешь?

— Нет, нет, нет!

— Это почему так?

— Потому, потому, потому!

— Ты не мог бы изъясняться попонятней?

— О да, о да!

— Мне что-то не нравится твой образ жизни.

— Пусть он тебя ни капельки не волнует. Все о’кэй!

— Но ведь ты не приготовишь задание на завтра?

— Разок можно и не выучить. И так я чересчур много учусь. Знаю одного студента из политеха, который на втором курсе загремел в сумасшедший дом из-за того, что перезанимался математикой.

Она покачала головой и закрыла дверь.

Зачем волноваться? Ведь все о’кэй!

Когда уходил, мама сунула мне в карман три рубля.

— Спасибо! — радостно воскликнул я. — Когда начну работать, отдам.

— В котором часу ты вернешься?

— Не знаю. Наверное, около двенадцати.

— Постарайся не позже. Сейчас столько творится всякого.