мгновение. Там, за тополем, убегали его товарищи. Коренастый Урбан ковылял последним. Кригер видел подпоручика, видел горстку солдат.
Потом он услышал свой голос, звучный, громкий, натренированный выступлениями на митингах. Он услышал себя:
— Стой! Стой!
Никто не остановился.
— Стой! — с отчаянием кричал Кригер и лихорадочно искал какое-нибудь заклинание, которое подействовало бы на них: — Стой! Стой! Коммунисты! Стой!
Двое остановились. Урбан с облегчением прижал руку к груди. И тот, тот офицерик, обернулся, повертел головой, будто хотел выяснить, кто его зовет. А потом побежал назад к тополю, к Кригеру. Бежал и кричал:
— Стой! Стой, черт возьми! — И он тоже как бы поверил в силу заклинания: — Стой, коммунисты!
Они останавливались один за другим, солдаты и рабочие. Не было времени, чтобы размышлять или рассуждать. Офицерик собрал тех, кто был к нему поближе, повел их назад через тополь.
— Отбить окоп! — орал он, голос у него тоже был громкий.
Он бежал вместе со всеми, рядом с Кригером. Взрывы грохотали там, слева. Снова затрещали пулеметы, сзади, со стороны Варшавы. Танки выли, гремели, стреляли. В этом шуме исчезало теперь все лишнее. Осталось только одно:
— Мы не убегаем, мы атакуем, отбиваем…
Немцы подошли к баррикаде с другой стороны. Они не успели открыть огонь. Только возле окопов раздалось несколько выстрелов. Солдаты размахивали штыками. Кригер заметил на верхней части баррикады каску, карабкающуюся фигуру. Он поднял винтовку, почти приставил дуло к лицу гитлеровца. Как во сне, выстрел, — каска, лицо, тело исчезли из поля зрения. Сколько секунд длилась эта схватка? Сколько граммов и какого вещества оказалось достаточно, чтобы перетянуть чашу весов? Из-за тополя возвращаются остальные. Возвращаются с криком «ура». И, словно это была бог знает какая сила, гитлеровцы дрогнули.
— Огонь! Огонь! — орет офицерик. — Целиться! По врагу! Огонь!
Грянули нестройные выстрелы. Несколько гитлеровцев падают лицом в землю. Остальные бегут, падают, ползут, исчезают в придорожных рвах, в кустах цветов, среди деревьев.
Подпоручик обращается к Кригеру:
— Здесь порядок. Там, — он указывает рукой налево, — там нужна помощь. Держите тут людей, я попытаюсь с фланга…
— Я… — начинает Кригер. — Ведь есть старшина…
— Будет вам! — сердится офицерик. — Удерживайте позицию, вот и все!
Он что-то кричит, бежит вдоль окопа, увлекает за собой несколько десятков человек, своих солдат, кое-кого из рабочих. Они идут за ним, рассыпаются в цепь.
Кригеру некогда смотреть на них, кто-то легонько его толкает: старшина.
— Товарищ, — озабоченно шепчет он, — скажите людям, патроны.
— Еще чего, — удивляется Кригер. — Вы старшина, есть командир роты…
Вдруг он вспоминает, что командира они и в глаза не видели. Умолкает.
— Командир роты в городе. Он должен был получить инструкции, — объясняет старшина, виновато улыбаясь. — А без него здесь… расстреляли патроны, неизвестно, когда получим снова… Так что вы… того… скажите что-нибудь на эту тему…
Вечером стало тише. Немецкая атака на Ловичском шоссе провалилась, несколько танков подожгли. Подпоручик Маркевич вернулся со своим, как он сказал, взводом чуть в лучшем настроении. Правда, у него было четверо раненых, но зато они выкурили немцев из нескольких дворов. Из города привезли в котлах суп и кашу. Далеко справа по-прежнему грохотало.
— Модлин, — заметил кто-то. — Пожаров в Варшаве больше, чем вчера.
Тяжелая батарея била в нескольких километрах, и в центре непрерывно вспыхивали красные огни взрывов. Надвигалась ясная и холодная ночь. Они столпились возле баррикады и смотрели на Варшаву.
— Теперь ближе к Желязной, — сказал один.
— Где там Желязная! — возразил другой. — Это скорее возле Главного вокзала.
— Там или не там, — рассудил третий, — Варшава горит, гибнет.
Кригер стоял в нескольких шагах от них. Ярость боя остыла в нем, превратилась в холодное, но глубокое ожесточение. Сейчас он был не способен к анализу, не смог бы объяснить даже самому себе, какими дорогами, как скоро придут они к великой победе. Он знал только, что победа настанет. Сегодня, именно сегодня он был в этом уверен.
Кто-то рядом с ним кашлянул раз, другой. Кригер оглянулся. Маленький подпоручик стоял подле него, как будто тоже смотрел на вспышки, но переступал с ноги на ногу, глотал слюну, явно не зная, как начать.
— Послушайте, — не выдержал он наконец. — Я больше ничего не понимаю. Когда мы шли, нам говорили: лишь бы до Варшавы, там мы побьем немцев. А здесь говорили: лишь бы армия «Познань»… Оказывается, обманывали и тех и других, не так ли?
— Видите ли, — начал Кригер, не очень ясно сознавая, для каких аргументов созрел в сентябрьском огне маленький подпоручик. — В принципе, разумеется, это был недальновидный обман… Субъективно…
— Значит, надули! — прервал его Маркевич. — А теперь, что теперь? Варшава окружена. Все армии разбиты. И что? Что теперь? Будем защищаться?
— Конечно.
— Ну и что с того? Ну, две недели, ну, месяц! Что дальше? Французы нас освободят, англичане?
— Что ж, дело нелегкое. — Кригер начал покашливать, повторять одни и те же слова, вставлять разные «правда», «видите» и так далее. Трудно было свою уверенность перевести на язык этого офицерика. Впрочем, тот был нетерпелив, не желал слушать долгих рассуждений, требовал короткого и ясного ответа, немедленного утешения.
— Все это болтовня! — крикнул он. — Я болтовней сыт по горло. Никому больше не верю. Говорите, Гитлер победит?
— Нет! — отрезал Кригер.
— Нет! — встрепенулся подпоручик. — Нет! Это мне все говорили с самого начала. Вот и оправдались слова! — Он театральным жестом указал на Варшаву. — С такой болтовней… — Потом он судорожно глотнул и то ли с угрозой, то ли с мольбой сказал: — Вы… коммунист… если вы правы, так сделайте одно — спасите эту страну…
— Подпоручик! — Кригер тоже вышел из себя. — Почему вы мне предъявляете требования? Разве я, разве мы управляли Польшей? Разве мы ее довели до катастрофы? Нас, как собак, гоняли по всей стране. А теперь вы меня ругаете! Раньше бы нас послушали, мы говорили, кричали, на стенку лезли, чтобы такие, как вы, поняли, куда их толкает санация. И что? Слушали вы нас? Как же! Только после того, как знахари довели больного до агонии, вы приглашаете врача и вопите, что он не может спасти…
Подпоручик замолчал, отступил на полшага — его смутил гнев Кригера. Теперь взрыв был ближе, короткая красная вспышка осветила их лица, и Кригер увидел глаза Маркевича.
— А впрочем, — сказал Кригер теплее, — так и знайте… Мы, никто другой… Мы. — Он протянул вперед руку и указал на Варшаву, на восток.
Примечания
