разглядывая установку и выслушивая объяснения Николая.
— Так, — сказал он, дослушав до конца. — Через сколько лет вы рассчитываете добиться желаемого результата?
— Через сколько лет? — удивленно переспросил Николай.
— Именно. Чтобы перепробовать все мыслимые для данного случая комбинации частот, может не хватить целой жизни. Идти на ощупь — не годится это, друзья. Нужна математическая закономерность.
— Мы хотим сначала найти форму спирали-индуктора. Матвеев не случайно пишет про «сукрутину». Это какой-то индуктор оригинальной формы.
— «Матвеев пишет»! — сердито повторил Привалов. — Вы еще сошлитесь на старика Хоттабыча… Поймите, упрямый человек: если вы будете знать величину требуемой самоиндукции, то рассчитать форму индуктора можно будет без особых затруднений.
— Шеф прав, — заявил Юра, когда Привалов вышел. — Тычемся, как слепые котята.
— Варить смолу интереснее? — язвительно спросил Николай. Ему не нравилось, что Юра в последнее время слишком уж зачастил в колтуховский чуланчик.
— Во всяком случае, полезнее, — возразил Юра. — Конкретное дело: изоляция трубопровода. Скажешь — нет?
Николай ничего не сказал. Но на другой день, в обеденный перерыв, он привел в кладовушку Гусейна Амирова, молодого инженера из отдела автоматики.
Смуглолицый Гусейн, войдя, покрутил длинным носом.
— Почему фенолом пахнет? — спросил он скороговоркой.
— Это оттуда. — Николай кивнул на дощатую перегородку. — За стеной колтуховская смолокурня.
— Смолокурня! — Гусейн вздернул черные брови, отрывисто посмеялся. — Ну, показывай скорей, мне некогда, очередь занял в настольный теннис…
«Ртутное сердце» заинтересовало Гусейна. Он забыл о теннисе и весь перерыв просидел в кладовушке, пробуя генератор на разных частотах.
— Интересная штука, только режим не тот, — сказал он, уходя. — Я подумаю, Коля.
А через час он позвонил Николаю в лабораторию и закричал в трубку:
— Слушай, дорогой, ты неправильно делаешь! Надо пропускать высокую частоту прерывистыми импульсами. Понимаешь? Камертонный прерыватель надо устроить!
И вскоре в кладовушке появился камертон. Электромагнит заставлял непрерывно вибрировать его ножки, и контакты, помещенные на ножках, замыкали и размыкали электрическую цепь. Частоту колебаний регулировали подвижными грузиками, надетыми на ножки камертона.[29]
Прерывистые импульсы — это была хорошая идея. И все же никак не удавалось нащупать комбинацию высокой частоты и частоты прерывания, при которой «ртутное сердце», сжатое усилившимся натяжением, перестало бы пульсировать. А может быть, и вовсе не существовало в природе такой частоты?…
Как бы там ни было, а в самый разгар опытов нашим друзьям пришлось расстаться с «хатой- лабораторией».
Вот как это произошло.
Николай и Юра в тот вечер, как обычно, возились с установкой. Перестраивая генератор, они исследовали очередной ряд частот. Дело не ладилось.
Юра с грохотом отодвинул табуретку.
— Как, друзья, вы ни садитесь, — сказал он, — а в Фарадеи не годитесь.
— Не годимся, — со вздохом подтвердил Николай и погрозил «ртутному сердцу» кулаком.
Он достал из портфеля красную папку с матвеевской рукописью. Он выпросил ее у Привалова на сегодняшний вечер: завтра рукопись должны были отправить в Москву с препроводительным письмом академика Багбанлы.
— Опять будешь «сукрутину» изучать? — спросил Юра. — Скажи мне толком, старик, чего ты хочешь?
— Наизусть хочу выучить.
— Я серьезно спрашиваю, Колька.
— Ну, сам знаешь: усилить поверхностное натяжение жидкости так, чтобы…
— Да я не про это. — Юра сделал нетерпеливый жест. — Если верить Матвееву, то прикованный старик совал в «сукрутину» его нож, и нож после этого стал проницаемым или… проницающим, что ли… Впрочем, это одно и то же… Неужели ты всерьез думаешь…
— Ничего я не думаю. А хочу одного: найти новую форму индуктора. — Николай начал осторожно перелистывать рукопись. — Ты домой?
Юра взглянул на часы:
— Рано еще.
— Чего ты с Валей не помиришься? Честное слово, как дети.
— Она не звонит. А я характер выдерживаю… Дай-ка мне еще раз последние листочки, где он про Ломоносова пишет.
— Пошли в беседку, — сказал Николай. — Здесь душно.
— Ток выключить?
— Не надо. Пусть на этой частоте полчасика поработает.
Они вышли во двор. Там на вибрационном стенде тряслась мелкой дрожью восьмидюймовая труба со сварным стыком, который проходил длительное испытание на усталостную прочность. В беседке, возле аварийного выключателя, сидел лаборант Валерик Горбачевский. Он читал «Виконта де Бражелона», время от времени поглядывая на стенд.
Благородный, но незаконный сын графа де ла Фер был издавна прикомандирован к вибрационному стенду и хранился в инструментальном ящике на случай длительных дежурств. «Виконт» был изрядно потрепан и замаслен.
Инженеры вошли в беседку.
— Что, служивый, дежуришь? — сказал Юра. — Подвинься-ка.
Они сели за стол рядом с Валериком и углубились в рукопись.
Во дворе было тихо. Мерно жужжал, вращаясь, эксцентричный груз, колебавший трубу на стенде, да слабо шелестели листвой айланты за беседкой.
Валерик отодвинул книгу.
— Юрий Тимофеевич, вы здесь долго будете? — осторожно осведомился он.
— А что?
— Если долго, то, может, отпустите меня?
— На танцы?
— Это мое дело. — Валерик насупился. — Я еще не старик, чтобы дома по вечерам сидеть!
— Пусть идет, — сказал Николай. — Только к девушкам на бульваре не надо приставать.
— Я не приставал, — отрезал Валерик. — Я за всех чуваков не отвечаю.
— Ах, чуваки! — Юра понимающе закивал. — Это которые капитана Кука сожрали? Племя, поклоняющееся граммофону?
— Идите, Горбачевский, идите, — сказал Николай. Валерик решительно прошагал к двери. У порога он обернулся, взглянул на Юру.
— Даже смешно, — бросил он. — Как будто вы не любите танцы!
И вышел из беседки.
— Уел он тебя? — усмехнулся Николай.
— Не токмо уел, но паче того — убил до смерти, как сказал бы Федор Матвеев… Давай возьмем Валерку на яхту. Он давно к нам просится.
— А ну его к черту.
— Ты на него волком смотришь, а зря. Мальчик меняется на глазах. В девятый класс вечерней школы поступил. И вообще — хочет сблизиться с нами, а ты отталкиваешь…
