– «Конкретно» я никто, – усмехнулся Иван. «Дядя» предупредил его, что у Леши имеется взбалмошная и непредсказуемая дочка, к которой категорически не рекомендуется подходить на пушечный выстрел. Якобы у нее какой-то там физический недостаток и Леша бережет ее пуще глаза. Может, в общем, моментом голову оторвать. Голова в принципе Ивану была нужна, но дамочка дюже понравилась…
– Сразу видно, что бандитская дочь, – пошутил Иван. – «Конкретно»! Барышням совсем необязательно заимствовать словечки из донного лексикона. Барышням приличествует вести себя чопорно и томно, дабы не прослыть ветреной натурой и не уронить достоинство… И почему это ты решила, что я не из братвы? Может, я просто бандит, который любит рисовать?
– У них на это нет времени, – мудро заметила барышня, глядя на Ивана с явным любопытством. – Так что… А ты всегда так выражовываешься или это передо мной копытом бьешь?
– Бью, – честно признался Иван. – Вообще-то я из деревни – грубый и неотесанный. Нахватался вершков – вот и пытаюсь блеснуть перед прекрасной дамой…
– Познакомимся? – Барышня взяла в руки альбом и перелистнула страницу. – О! Неплохо, неплохо… Так что – насчет познакомиться?
– Боюсь, – откровенно признался Иван, тыча большим пальцем за спину. – Там в кустах сидят четыре дегенерата – они моментом настучат твоему папашке. А меня дядя предупредил, – но, уловив в глазах собеседницы плохо скрытое разочарование, он тут же дал задний ход: – Да шутка, что ты, прям… Иван Андреев. Офицер спецназа. Неудавшийся, правда, дальше капитана не вылез. А также неудавшийся художник. И вообще – неудачник. Довольна?
– Ага, довольна. – Барышня вернула альбом и представилась в свою очередь ему в тон: – Аленка. Бандитская дочка. Студентка. Будущее светило психиатрии. Инвалид.
– Умственного труда? – подхватил Иван, лукаво прищурившись. – Понятное дело в принципе. Сам в свое время грыз гранит науки… От сессии к сессии спишь, а потом две недели забиваешь голову всякой казуистикой… У меня была одна знакомая курсистка – так свихнулась, бедолага, аккурат после сессии. В общем, сочувствую… Третий курс, полагаю – не так ли?
– Уже четвертый. И сессию я сдала, вчера был последний экзамен. Теперь вот каникулы. – Она сделала неопределенный жест рукой в сторону реки и тихо добавила: – И вот что… Я не умственного труда инвалид. Я просто – инвалид. Разницу улавливаешь?
– Улавливаю, – кивнул обалдевший Иван. – Но не вижу… В чем инвалидность? Наблюдаю перед собой наисимпатичнейшую дивчину… Или у меня со зрением нелады…
– У меня коленный протез, – слегка зарделась девушка, указав на правую ногу с повязкой. – Чашечки нет. Хромаю безбожно. Да и шрамы там. Папка все собирается свезти меня в Европу, пластику сделать – да все как-то недосуг…
– И только-то? – почему-то с облегчением усмехнулся Иван. – Я-то думал, действительно что серьезное…
– А это что – несерьезное?! – гневно сверкнула глазами Аленка. – Да ты понимаешь, что это такое – жить хромоножкой?!
– У меня одному приятелю обе ноги оторвало, – сказал Иван, бросая в воду камешек, обнаруженный в песке. – Так ничего – живет себе, в ус не дует. Днем работает в фирме, вечером любит жену, да еще умудряется налево хаживать – скандалы как по расписанию, минимум раз в месяц…
– Твой приятель – мужик, – тяжело вздохнула Аленка. – Мужикам без разницы. А я женщина. Женщинам должны быть присущи грация, легкость, воздушность, если хочешь – чтобы понравиться привлекшему ее внимание мужчине. Женщину ведь с первого взгляда оценивают по походке – от того, как она движется, зависит очень многое, если вообще не все. А как быть хромоножке? Тьфу! Да что там – посмотри сам. – Она вдруг закусила губу и рванула с места – заковыляла по пляжу, приволакивая правую ногу, которая практически не гнулась. Описав круг, с вызовом остановилась против Ивана и язвительно потребовала: – А ну, художник, оцени! Легкость, грация, воздушность… Ну? Только не ври, не надо… Что ты испытываешь, глядя, как ковыляет хромоножка?
– Испытываю, испытываю… – Неожиданно для себя он растерялся. Господи, ну что тут можно испытывать! Сострадание и жалость. Такая симпатичная девчонка – и такая чудовищная несправедливость! Ладно, была бы выходцем из трущоб – там на это дело никто не обращает внимания. А тут – можно сказать, сливки общества. Каково ей будет где-нибудь на званом балу, в потрясном наряде за пару сотен штук баксов – скорбно ковылять меж блестящих кавалеров и изнеженных капризных дам?..
– Не обидишься? – Он скорчил страдальческую гримасу. – Если действительно правду скажу?
– Говори. – Она презрительно фыркнула. – Чего обижаться – я и так знаю…
Иван поманил барышню пальчиком. Она склонилась к нему, и он, слегка приподнявшись, прошептал ей прямо в розовое ушко:
– Испытываю… непреодолимое желание разорвать в клочья твои желтые плавки, завалить прямо здесь, на пляжу, и засадить так, чтобы ноги судорогой свело. А потом драть тебя до вечера – пока не посинеешь… Ух-х-х-х!!!
Шлеп! Аленка залепила ему звонкую пощечину, покраснела, как пожарный щит, и растерянно произнесла в нос:
– Дурак! Ты че… совсем дурак?
– Не совсем, – блаженно улыбнулся Иван, потирая мгновенно загоревшуюся щеку. – Так – местами… Но ты же обещала не обижаться. Почему-то все девушки, которые мне нравятся, страшные вруньи. Вот и ты тоже…
– Чудной ты! – Аленка уселась перед ним на песок, бережно отставляя в сторону правую ногу и глядя на собеседника с возрастающим интересом. – Я таких еще не встречала. Художники что – все такие странные?
– В чем странность? – искренне удивился Иван. – Стоит сказать человеку правду, как он тут же начинает к тебе относиться по-другому… И вот что: ты так не сиди. Я же ничего не сочиняю – ты мне действительно нравишься все больше с каждой секундой. Села тут в откровенной позе и издевается над мужиком! Я, между прочим, в таком состоянии вполне могу глупость совершить. Вот пойду сейчас в кустики – якобы пописать, завалю поочередно дебилов, а потом изнасилую тебя прямо не пляже… Тебя такой вариант устраивает?
Сделав круглые глаза, девушка поспешно поменяла позу и, повернувшись к Ивану боком, задорно попросила:
– Скажи еще что-нибудь?! Честное слово, со мной так никто никогда в жизни не разговаривал. Скажи?
– Я думаю! – усмехнулся Иван. – Попробовал бы кто так с тобой поговорить! Папка моментом головенку открутит… А вообще – на сегодня глупостей хватит. Давай лучше пока разойдемся – как-нибудь потом поболтаем. Мы с тобой и так превысили лимит приличия. – Он снова потыкал пальцем за плечо: – Эти папке настучат – будет нам на орехи. А я не желаю, чтобы кто-то прервал наши отношения в самом начале… Хотелось бы еще маленько пообщаться – в более непринужденной обстановке.
– Точно, – неожиданно озаботилась Аленка, неловко вставая и отряхивая песок. – Давай встретимся в более непринужденной обстановке… Часов в пять папка приедет обедать, потом укатит до ночи. Ты, как стемнеет, приходи в подвал. Только так, чтобы дебилы не заметили. Придешь?
– В подвал? – Иван удивился. – У тебя что, в этих хоромах своей комнаты нет?
– Я живу в другой половине, – объяснила она. – Тебе придется спуститься из спальни в зал, пройти по коридору и подняться ко мне. А эти следят – двое всегда дежурят в коридоре. Они заметят любого, кто выйдет из дома или захочет перейти из половины в половину. И во дворе следят три пары. Муха не пролетит! А из твоей спальни можно тихонько спуститься в кухню – там есть второй вход в подвал. Правда, дверь заперта, но у меня есть ключ – как стемнеет, я ее открою. Придешь?
– А первый вход, стало быть, на твоей половине, – заключил Иван. Аленка кивнула. – Однако в подвалах с прекрасными дамами я еще ни разу не встречался…
– У нас там маленький спортзал и сауна, – сообщила Аленка. – Зимой папка с корешами там в бильярд гоняют. А сейчас бильярд на веранде, так что никто лишний туда не припрется… Или боишься?
– Если мне назначает свидание такая леди и я заведомо уверен, что после оного свидания меня непременно кастрируют, – я все равно пойду, – зловещим шепотом произнес Иван. – Как стемнеет, буду на
