– Ты че там затих, Второй? – в очередной раз потеребил Глебыча Петрушин. – Пара минут давно кончилась… Второй?
– Все? – уточнила Лиза.
– Да, я же сказал…
– Отлично, – Лиза достала сигареты и закурила.
Выражение глаз наших дам резко стало осуждающим. Типа, не ожидали. Так ты, оказывается, только прикидывалась скромницей?
– А теперь уже без разницы, – пожала плечиками Лиза, собирая фотографии. – Так что, гостиницу смотреть не будем?
– Да там Глебыч что-то застрял…
Где-то на улице, вне двора, послышался негромкий звук работающего двигателя. Мы разом навострили уши.
– Движение, – сообщил по рации Серега.
– Транспорт? – уточнил Петрушин.
– Белая «Нива», – подтвердил Серега. – Из соседней усадьбы, следующей за вашей, выехала белая «Нива». Пятидверная. Направляется к противоположной от нас оконечности села. Короче, уезжает. Она пока у нас в секторе.
– Деды перетерли, и «Нива» уехала, – нахмурился Вася. – Может, пока в секторе, пусть Саня шмальнет?
– Ты чего такой кровожадный? – вмешался Иванов. – А если там просто дед?
– А если он поехал доложить «духам», что мы здесь?
– А вот этого мы наверняка не знаем, – покачал головой Иванов. – И палить наобум не имеем права – не простят. Поэтому давайте побыстрее закруглимся и…
– Второй! – обеспокоился Петрушин. – Второй, ты заснул там, что ли?
Глебыч молчал.
– Аккумулятор… – предположил Вася.
– Исключено, – покачала головой Лиза. – Перед выездом всем заряженные вставила.
Петрушин переглянулся с Васей, и они без лишних слов рванули к «гостевому» домику. Мы с Ивановым последовали за ними…
В «гостевом» было две комнаты – спальня и зал, плюс небольшая прихожая и кухонька. Глебыч стоял в зале, спиной ко входу, и напоминал какую-то неуклюжую статую. Плечи опущены, голова застыла в одной точке, щетинистая макушка слегка подрагивает… В зале было два окна, одно из них распахнуто настежь, тихонько покачиваются тюлевые занавески… Следов, однако, на подоконнике не было…
– Стой, – едва слышно прошептал Глебыч.
Все мгновенно замерли на месте, кто где оказался: мы с Ивановым на пороге прихожей, Вася с Петрушиным – у двери в зал.
– Не трогайте меня, – очень униженно попросил Глебыч. – Стол…
– Чего? – так же шепотом переспросил Петрушин.
– «Нива» ушла, – дисциплинированно доложили наши рации голосом Сереги. – Вы бы поторопились…
– Стол подвиньте, – прошептал Глебыч. – Поставьте передо мной. Только тихо, не заденьте меня…
Вася с Петрушиным потащили из угла стол. Мы с Ивановым обошли Глебыча и полюбовались на картинку.
Несведущего товарища картинка бы не впечатлила. В руках Глебыч держал обыкновенный с виду ватерпас. Для далеких от плотницкой деятельности напомню: это такой прибор для проверки горизонтальности и измерения небольших углов наклона. Небольшой деревянный брусок со стеклышком посередке.
Сейчас Глебыч держал этот брусок так бережно, словно это была самая дорогая для него в мире вещь. Под стеклышком тихонько подрагивал пузырек. Чуть вправо – чуть влево…
– Бумага, – прошептал Глебыч, когда Вася с Петрушиным установили перед ним стол. – Надерите бумаги, положите с обеих сторон.
– Зачем бумага? – обескураженно спросил Вася. – Куда – «с обеих»?
– На стол, – Глебыч очень осторожно вздохнул – в три приема. – Если горизонт кривой, буду подкладывать.
В тумбочке лежали несколько чистых тетрадей. Вася надрал листов, разложил на столе с обеих сторон.
– Ближе, – тихо скомандовал Глебыч. – Еще… Просвет пятнадцать сантиметров. Так… Ближе. Чтобы под основания ладоней попали…
– Готово, – Вася закончил работу и отступил от стола. – Может, я останусь? Помогу бумагу подсовывать…
– Кыш-шш! – злобно прошипел Глебыч. – Валите отсюда, живо…
Дважды нас просить не пришлось – спустя несколько секунд все высыпали во двор и прилипли к стене дома.
– «Нива» ушла? – запоздало уточнил Петрушин переполненным жаждой убийства голосом.
– Я же доложил, – рация выдала отчетливый флюид недоумения. – Вы выдвигаетесь?
– А я сказал – мочить, – напомнил Вася. – Почему вы меня никогда не слушаете?
В этот момент калитка распахнулась. В проеме возник дед – хозяин усадьбы. Посмотрел на нас, как на придурков, хмыкнул в бороду и заковылял к крыльцу.
– Я что-то не понял… – потерянно пробормотал Иванов. – Как такое могло получиться?
– А это мы сейчас спросим, – Петрушин, непроизвольно пригнувшись, миновал дверной проем «гостевого» дома и метнулся к крыльцу хозяйской хаты. – А ну иди сюда, пидор ты старый…
– Ваааа!!! – дружно взревели дамы, плотным кольцом облепляя нашего богатыря и мертвой хваткой вцепляясь в его одежду. – Вааууу!!!!
Ну вот, хоровое выступление все же состоялось. Ох и не завидую я сейчас Петрушину!
– Да оставьте вы деда, – из дверей «гостевого» дома выплыл постаревший лет на десять Глебыч и обессиленно прислонился к косяку. На лбу его подрагивали крупные градины пота. – Это я. Я во всем виноват. Надо же – как ребенка…
– Что это было, Глебыч? – спросил Иванов, досадливо морщась от надсадного женского визга. – Извини, но я что-то не совсем…
– Это был он, – Глебыч достал сигареты и принялся ломать спички.
Руки сапера мелко дрожали. Это было мощным отклонением от нормы, у него, даже сильно пьяного, руки – как тиски.
– Он?!
– Да. Это был Шах. Собственной персоной…
Глава 10
Шах
В 16.07 я уже подъезжал к Тхан-Юрту. Дорога нормальная, быстро добрался. А раньше и не надо: пока допрос, пока родится план, споры да прочее – раньше пяти вечера сюда никто не приедет.
Я хоть и сказал, что идея сумасбродная, но на самом деле это не совсем так. Она просто была неожиданной. А так, если разобраться, как и все мои идеи, это озарение основывалось на богатой личной практике и трезвом расчете.
Рассуждал я так: судя по предыдущему опыту, сегодня «зачистки» не будет, скорее всего, завтра, с утра. Потрошить Сулеймана начали в лучшем случае где-то около полудня, пока получат информацию, пока обмозгуют все, организуют взаимодействие, договорятся… В общем, сегодня можно ожидать только разведку на дальних подступах к селу. Разведка следит, кто выезжает, на одиночную машину, которая приехала, скорее всего, особого внимания не обратят.
В командировки я с собой всегда вожу «театральный» комплект, работа такая, приходится иногда менять внешность. Сейчас я был в седом парике, драном бараньем полушубке, а «Нива» моя по самую
