– Смерть фашистским оккупантам! – натужно заорала вдруг показавшаяся над забором лохматая башка с ненормально сверкавшими глазами. – Запорю до смерти, мля!!! А-а-а-а!!! Смерть захватчикам! Грудью встанем, мля!!! Гоните пол-литру, мля, казбеки, мля, в очко деланные!!! А то, мля, подпалю с четырех углов, мля!!! Гоните, мля!!! А-а-а-а!!!
Полковник – весьма тертый и видавший виды оперативник – от такого неожиданного перепада инстинктивно шарахнулся было в сторону – а проходил он как раз мимо соседствующей с Аюбовым подворьем усадьбой, из-за ветхого забора которой башка и вынырнула. Но оказалось, что высказанная альтернатива к полковнику никакого отношения не имеет: ненормально сверкавшие глаза лохматой башки были обращены на ворота соседней усадьбы. У ругателя взлохмаченного, видите ли, в плане коммуникации имелись определенного рода проблемы: каменный забор усадьбы супостатов как минимум вдвое превосходил высоту его собственного хилого ограждения – а то бы он через забор орал, так, разумеется, удобнее.
Соседи, как ни странно, отреагировали оперативно и весьма лояльно. Из ворот коридорной усадьбы вышел бородатый мужик горского обличья, с бутылкой в руке, на бомжа Шведова внимания никакого не обратил, приблизился к торчавшей из-за забора лохматой башке, с любопытством уставившейся на него, и, сунув бутылку в возникшую из заборной щели грязную руку, пробормотал с характерным чеченским акцентом:
– На! Не ори, да! Сколко, э, модьжна? Сколко? Сказал нармална – нада водка – скадьжи, да! Зачэм, э, арещь?!
– Напиток пенный – дар Кавказа! – победно взревела лохматая башка и скрылась из глаз – из глубины двора раздалось еще вот что: – Недалеко, мля, эн-эн-эн, в прохладной мгле, мля, эн-эн-эн, три с-с-сакли приросли к скале, мля! Над… Тпррру!!! Нет, мля – две. Две с-с-сакли, мля. Мля буду – две! Без базара. Ну. Над драной крышею одной, мля, дымок струился – экхм… голубой! Ага! От сука! Он же, оказывается, петухом был. Дымок, мля…
Затем все стихло. Горский мужик досадливо покачал головой, тяжко вздохнул и пошел к себе в усадьбу, мазанув непритязательным взором по согбенной фигуре бомжеобразного Шведова, ковылявшего вдоль забора в конец улицы.
А Шведов быстро сообразил: смотался к первому попавшемуся ларьку, приобрел две бутылки водки, нехитрую закусь и спустя полчаса уже вовсю приятельствовал с дядей Васей.
Тактика поведения, избранная отставным энкавэдэшником по отношению к соседям, только на первый взгляд казалась странной. Многого дядя Вася не требовал – каждый день по бутылочке. Горцы, не желавшие лишнего шума, предпочитали потворствовать неугомонному соседу – для них ежедневное выделение пол-литра затруднений не составляло. Пенсионный сирота, несмотря на странности характера, оказался далеко не дураком и в первый же вечер «расколол» поддельного бомжа Шведова – до обидного легко, без каких-либо психологических потуг.
– Зачем они тебе? – буднично поинтересовался дядя Вася в процессе ликвидации третьей бутылки и потыкал в сторону забора соседей. – Брать будете?
Полковник с минуту подумал, обстоятельно дожевал соленый огурец из сиротских осенних запасов и также буднично сообщил:
– Нет, не будем. Просто присмотреться надо – что за люди… Что – при ближайшем рассмотрении не похож я на бродягу?
– Когда по улице идешь – хорошо получается, – критически высказался дядя Вася. – Артист. Но говоришь не так. Уверен ты в себе, страха в тебе нет. Руки чистые у тебя, нежные, ногти не прокуренные, холеные. Вообще – сам чистый. Ты вон нагнулся за банкой с огурцами, а я тебе за ворот заглянул. А там – чистое тело.
– Расколол, – сокрушенно признал полковник. – Чекист!
– А ты как думал? – солидно выдал дядя Вася. – Всю жизнь я с ворьем возился. Через вот эти руки знаешь сколько этапов прошло? Всякие бывали, ушлые, да мытаренные – куда там! И всяк исхитрялся по- своему, чтобы попкаря обуть. С волками жить – по-волчьи выть. Но ты не переживай – сдалека ты на бомжа дюже запохаживаешь, я те отвечаю. А насчет этих, – сирота опять потыкал вилкой в сторону соседской усадьбы, – мне без разницы. Следи сколько влезет, только водочки приноси – как сегодня. Коллега как- никак. И еще: когда брать будете, скажи мне – я в погреб залезу. А то ненароком пришибет не дай боже. Жить еще хочу. Хоть старый, хоть пьяница – жить мне нравится…
Вот таким образом. Коллега. Воистину – мир тесен. Полковник скромничать не стал: навертел дыр в шиферной крыше дяди Васиного домишки, загнал на чердак Сало с Барином – дежурить по очереди, – а сам сидел целыми днями с сиротой гулагообразным и квасил не спеша. И каждый час доклады принимал – что творится на территории подконтрольной усадьбы, не появился ли в поле зрения кто-то интересный.
Алкогольно-телефонная идиллическая пастораль была неожиданно нарушена в два часа пополудни 11 марта. Я лежал в трусах и футболке на коврике в прихожей – у экс-телефонистки военизированной в квартире топили как на убой – и занимался обычным делом. То есть пытался читать «Мегаполис», прижимал к одному из опухших ушей трубку (точно не помню, к какому именно – но они оба были в изрядно опухшем состоянии после трехдневного непрерывного телефонства) и рефлекторным движением накручивал каждые две минуты двойку. Пальцем – тык! – крутанул. Две минуты прошли – опять: тык! У меня таймер в организме включился – безошибочно тыкал в положенное время, до автоматизма дошло. Бывало, провалюсь в дрему – днем я вообще поспать не дурак, я ночная птица, – а палец сам по себе крутит диск. Просыпаюсь через полчаса – отбоя нет. Значит, пятнадцать раз крутанул. Условный рефлекс выработался.
С тринадцати до пятнадцати в телефонном царстве воинской части и близлежащих автопредприятий имело место благостное затишье – у них у всех в это время был обеденный перерыв. В этот период я обычно и дремал, пользуясь тишиной, – в другое время просто не давали, наяривали через каждую минуту все кому не лень, да орали при этом так беспардонно, что имелось болезненно обостренное желание хлобыстнуть им всем телефоном по мордасам. А потом добивать ногами, обутыми в крестьянские гуанотопы. Не звони, блин, куда попало! А звонишь – говори потише, зачем так напористо орать в трубку? В общем, у меня за эти три дня развилась какая-то особая телефонная фобия…
Так вот, в два часа пополудни, когда я сладко дремал, накручивая двойку, кто-то неурочно позвонил и после чьего-то полусонного «да» – человек тоже дремать пристроился после обеда – этак начальственно, барским тоном выдал:
– Здорово, Федорыч. Спишь, что ли? Полчаса тебе трезвоню, не подходишь!
Я в полудреме не сообразил, какого, собственно, Федоровича имеют в виду, и хотел было спать дальше, но в трубке вдруг зазвучал мгновенно взбодрившийся голос Попцова:
– Да нет, я тут того… ну, отходил в общем.
– Я же сказал – в обед чтоб сидел на телефоне! – мягко пожурил Попцова собеседник. – Ну, бог с ним – переживем. Ты вот что… Тут у нас интересный мальчишка образовался. Прислали солидные люди. Он к тебе сегодня подскочит. Надо свезти, обслужить. Ты сегодня как?
– Я в норме, – ответил Попцов – в голосе его отчетливо прослеживалась внезапная настороженность. – Я только не понял… Сразу – обслужить? Без предварительного разговора, без условий? Это что – ваш личный клиент?
– Он самый, – подтвердил собеседник. – А чего ты вдруг замандражил? Безопасность – мое дело, ты не волнуйся. Тут все схвачено – наш человечек. Или что-то неладно?
– Не знаю, – с сомнением произнес Попцов – у меня аж сердечко екнуло, а не напортачили ли мы у комбината? – Вроде все нормально. Но в последний раз мне что-то не понравилось. Что-то там было не так…
– Конкретно, – властно потребовал собеседник. – Что конкретно было не так? С клиентом проблемы?
– Да нет, вроде все нормально, – уклончиво буркнул Попцов. – Но что-то мне показалось… ну, знаете, бывает – интуиция. Как будто шестое чувство подсказало – неправильно что-то.
– Ты это брось мне! – с заметным облегчением воскликнул собеседник. – «Шестое чувство»! Тоже мне, Чумак! В отпуск тебе надо – вот что. Оно немудрено – с такой работой… Короче, мальчишка к тебе подскочит – когда тебе удобно?
– Пусть к шести вечера подъезжает, – согласился наш педант – не захотел менять распорядок. – Я как
