лечения, да и не последний. Абсцессы от уколов? Так руки надо мыть с мылом, а потом обильно так спиртом, да еще разок, и все будет прекрасно.
А потому, когда одинокий человек, как обычно, предлагает попить вместе чайку и исподволь начинает задавать разные вопросы, ты беседуешь открыто, да и чего таить-то? То, что родители далеко, а ты остался здесь после армии да и прижился? Или как занудна работа и мало платят, а еще то, что в следующем году вновь попробуешь в медицинский, ведь хирургия – это свет в окошке?
И пожилой старичок, этакий божий одуванчик, вдруг выдает:
– Знаешь, Роберт, все беды людей происходят оттого, что редко кто ухитряется попасть на свое место, гораздо чаще мы занимаем чужое.
Вот это он в точку попал, что значит, жизнь прожил и много чего повидал. Я ему так и сообщил, чтобы хоть немного подбодрить ветерана. А тот, как оказалось, в поддержке и не нуждается, а начинает нести какую-то чушь.
– Возьми, – говорит, – в руки вон то зеркало да вглядись повнимательнее. Может, увидишь себя настоящего, в том мире, для которого предназначен.
Все мне стало понятно: деменция, она же старческое слабоумие, подкралась незаметно. Хотел я вежливо отказаться, но с такими больными надо помягче, да и глянул одинокий старичок так жалобно, что я подхватил со стола неожиданно тяжелое зеркало. Первое впечатление – холод, холод и тяжесть. Из чего же это сделано? Ни камень, ни металл столько весить не могут. До блеска отполированный круг, а по ободку – лица, причем все разные: взрослые и детские, женские и мужские, и каждое – со своим выражением. Большой мастер отливал, золотые руки.
Глянул я в зеркало, а там – темно, вообще ничего не отражается, хотел на место положить, да тут огонек загорелся в глубине. Тогда-то мне и следовало бросить подозрительную штуковину на пол и бежать со всех ног. Но мы же гордые, мы же современные, в двадцать первом веке в колдунов не верим. Пригляделся я повнимательнее к огню, а тот возьми да полыхни. Ахнуть не успел, как обнаружил, что сижу на холодной земле, прижавшись спиной к чему-то теплому, а вокруг пылают хижины. В правой руке зажата рукоять длинного меча.
Другой конец клинка нашелся в груди совершенно незнакомого человека, который непринужденно взгромоздился сверху. Я с усилием спихнул труп, затравленно оглянулся. Теплое и мягкое, к чему я прижат, – еще один труп, но без головы. Вот тут-то мне и поплохело, причем здорово. Где-то с час я все не мог сообразить, кто же я такой: Робер, сын благородного рыцаря Антуана де Могуле из двухэтажного бревенчатого замка, что догорает на соседнем холме, или Роберт Смирнов, фельдшер «скорой помощи» и будущее светило мировой хирургии.
Нас атаковали на рассвете, а к полудню замок запылал. Отца убили в самом начале штурма, а я с оставшимися воинами вырвался через разрушенные врагом ворота. В деревне нас окружили, тогда я… Да нет, я не здешний! Но отчего же я знаю, что в паре миль отсюда течет река, сотню раз я пересекал ее по мосту или Багецким бродом… Вздор! Я – из России. Или все-таки из Франции? Кто же я?
Наконец я понял: готовый пациент психиатрической больницы. То, что происходит вокруг, совсем не сон, а значит – суровая реальность, вызванная решительным сдвигом неокрепшей психики. Пить я практически не пью, наркотики не употребляю, а значит, свалить на них новое видение реальности не выйдет. Придется смотреть правде в глаза: у достойных во всех отношениях родителей двое старших сыновей вполне удались, а младший по старой русской традиции пошел в брак.
Поймите правильно, если бы я пришел в себя посреди пылающих развалин с автоматом Калашникова в обнимку, да пусть даже с окровавленной саперной лопаткой в кулаке, я бы сразу поверил в происходящее, но чтобы с мечом? Сто раз видел в западных триллерах, как нормальный с виду человек, открыв глаза, обнаруживает себя над чьим-то трупом, а в руке – пистолет, окровавленный нож, на самый худой конец – ножницы.
Бедолага только что сидел со всеми на вечеринке либо мирно шел по солнечной улице ласковым утром, дружелюбно улыбаясь всем подряд хорошеньким девушкам, и на тебе: безо всякого перехода оказывается в незнакомой комнате, за окном бушует страшная гроза, дождь как из ведра, обрекающе воют полицейские машины, и некуда спрятать мертвое тело.
Но вокруг явственно ощущается некая чужеродность, то ли в воздухе разлита, то ли в цвете неба прячется, словами не передать… Я невольно передернул плечами. Неуютно здесь и непривычно, вот и все, что еще скажешь! И меч этот дурацкий, я что, ограбил археологический музей? Да у нас в стране столько огнестрельного оружия запасено, что при любом катаклизме мы каждому, включая младенцев, можем доверить не только пистолет, но даже пулемет с автоматом, зачем же я ухватился за меч?
Я встал и огляделся внимательнее, хижины вокруг догорали, между дымящимися руинами навалены горы трупов, в основном мужских. У меня самого распорота одежда справа, спереди обильно промокла кровью, то ли чужой, то ли моей. Я спешно раздернул полы короткой, до пояса, черной куртки, украшенной серебряной вышивкой. Некогда белая рубаха пропитана кровью так, что хоть выжимай. Я круглыми глазами уставился на багровый шрам в области печени, что на глазах бледнел, пока наконец не рассосался. С осторожностью потыкал пальцем: обнаружилась обычная здоровая плоть. Все-таки сплю? Ущипнул себя пару раз, затем укусил за руку, оказалось – больно.
«Здорово меня тыркнуло, – с грустью признал я, присаживаясь поудобнее на один из трупов. – Сколько же меня теперь будут лечить?»
Я посидел еще немного в ожидании прибытия санитаров «неотложной психиатрической», недовольно морщась. Густым едким дымом разъедает глаза, на щеку нагло уселась здоровенная муха, пару минут я безуспешно пытался отогнать дерзкую тварь, пока не прибил. Медленно стемнело, начало холодать. В пустынном небе вкрадчиво разгорелись тусклые огоньки звезд, в животе громко заурчало. Я встал и огляделся: пожары стихают, надо куда-то идти, не сидеть же на месте. И как-то все вокруг чересчур реально. Едкий дым разъедает глаза, холодный влажный ветер заставляет дрожать, предметы – тяжелые, оружие – острое. Наконец я сдался и с неохотой признал, что все вокруг – настоящее. Может быть, еще и потому, что никто так и не появился и не стал меня уговаривать выпить таблетку или подставить мягкое место под укол.
– Ну, старый хрен, – бросил я обещающе, – ну, ты у меня попляшешь…
Слова прозвучали как-то слабо, неубедительно даже для меня. И потом, как я отсюда выберусь, чтобы посчитаться за неудачную шутку? Это, что ли, самое подходящее для меня место? Я глубоко вдохнул и закашлялся. Запах крови и смерти, о этот страшный аромат! Я не сдержался, и меня вывернуло наизнанку. Слабо отплевываясь, я побрел куда-то в сторону.
Где же я оказался? Похоже, здесь бушует война с активным применением холодного оружия, причем победители режут всех проигравших, от мала до велика. В этом мире должны настороженно относиться к чужакам, это первое, а потому надо вести себя осторожнее. И, самое главное, нельзя болтать, кто я такой на самом деле. Я – Робер де Могуле, и точка. Иначе можно попасть в сумасшедшие, а их принято держать в клетках, или в колдуны, тех попросту сжигают.
Через пару часов, уже за полночь, я вышел к какой-то деревеньке, в первой же хижине меня узнали. Встрепанный хозяин, крепкий мужчина лет сорока, опасливо оглянулся и затянул меня внутрь:
– Что вы здесь делаете, молодой господин?
Я растерянно молчал, на такой вопрос сразу как-то и не найдешься, что ответить, это во-первых. А во- вторых, не по-русски он говорил, но я, вот какое дело, прекрасно его понимал. Чудеса и диковины, передай дальше, а больше тут ничего и не скажешь!
– Вам нельзя здесь оставаться, уходите. Бургундцы думают, что вырезали всю вашу семью. У нас сегодня был новый управляющий, господин Жюль Шантре. Объявил, что теперь эти земли принадлежат барону де Вре, а ваше имя приказано забыть, как и не было вас.
Вот так я и очутился в небольшой нормандской деревушке Бельфлер, сожженной дотла вместе с одноименным замком в день святого Валентина, на четвертом году жизни короля Франции и Англии Генриха VI, а от Рождества Христова – 14 февраля 1425 года. Местный священник, к которому я обратился за помощью, выдал мне одежду попроще, зато без дыр и пятен крови.
– Иди, сын мой, – напутствовал он, – и попытайся найти себя в новой жизни.
Дня через три, когда начал понемногу приходить в себя, я смог внимательнее изучить новую внешность. Попав в новый мир, я изменился: волосы стали светлее, глаза – серо-стальными, да и небольшой шрам на
