– Отстань, пигалица… Можно подумать, тебе все нравится.
– Лучше было бы наверху остаться?
– Не знаю! – с болью в голосе ответил кормщик. – Хродгейр вот остался…
– Уж лучше бы и я с ним, – пробасил Олаф.
– И я тоже… – сокрушенно присоединился Игни.
– А ну поговорите у меня! – прикрикнул на них Гуннар. – Если вождь сказал уходить, значит, надо уходить! – Вздохнул и со злостью добавил: – Думаете, мне не хотелось с ним рядом остаться?
– Так если ты все по слову вождя сделал, чего ж теперь бурчишь, как старый дед? – ехидно поинтересовалась пикта.
– А бурчать он мне не запрещал. И чему мне радоваться в каменном мешке? Сомнения меня терзают: не залезли ли мы по своей воле в ловушку?
– Не в ловушку, а в убежище!
– Ну, да… Из убежища можно выйти, когда захочешь. А тут…
– Вход закрылся? Так ты сам недоволен был, что враги следом залезть могут. А теперь опять недоволен. Чего, спрашиваю тебя? Дверь открыта – плохо, дверь закрыта – тоже плохо. Так, выходит?
– Я не против закрытой двери, – слабо отбивался Гуннар. – Я против той двери, которую я по своей воле открыть не могу.
– Лучше бы ее совсем не было?
– Ну, почему же…
– Так и скажи, что к головорезам Модольва-хевдинга в лапы захотел попасть.
– И не захотел вовсе…
– Так чего ж ворчишь все время?
– И вовсе я не ворчу…
– А что ж ты делаешь?
– Хочу знать: можешь ты нас отсюда вывести?
– Пока не знаю, – после недолгого замешательства ответила Рианна. Не похоже было, что она очень уж обескуражена этим. – Будет видно.
– Как это «будет видно»? – возмутился Олаф. – Я тут чувствую себя как в могиле. Знаешь, жрецы Белого Бога запрещают сжигать мертвецов в честном пламени, а требуют зарывать их в землю…
– Так завещал Иисус Христос, – встрял Игни.
– Тебя не спросили! – осадил его кормщик. – Еще проповедовать начни, как тот святоша, что погоню за нами выслал.
– Могу молчать. Подумаешь… – обиженно протянул парень.
– Я думал, девочка, ты знаешь, куда нас ведешь, – продолжил разговор Гуннар.
– Я видела то, что и все вы, – ловко отразила выпад пикта.
– Ты первая увидела дырку в холме, закричала на своем языке. По всему выходило, что нору эту вырыли твои соплеменники.
– Двенадцать поколений моей семьи не покидали Оркнейских островов. Я родилась и выросла в Скара Бра. Откуда я могу знать, сохранились ли остатки моего народа в Нортумбрии?
– Есть особые приметы, знаки, которые можно разобрать. Я так думаю, – рассудительно произнес кормщик.
– Наверное, есть. Можешь поискать…
– Я не сова, чтобы видеть в темноте. И не крот.
Тут Вратко решил открыть глаза. Пора осмотреться – о чем же они спорят так упорно?
Сперва парню показалось, что он ослеп.
Непроглядный мрак. Что с раскрытыми глазами, что с закрытыми, разницы никакой.
От неожиданности он вскрикнул, принялся моргать.
– Подарок, ты, что ли? – послышался голос Олафа.
– Я… – проблеял Вратко. – Где мы? Что со мной?
– То же, что и со всеми, – жестко приговорил Гуннар. – Сидим, как трусы и предатели в Нифльхеле.
Столько горечи было в словах кормщика, что даже Рианна не посмела возразить с обычной для нее напористостью. Только сказала жалобно:
– И вовсе не трусы. И не предатели…
– Я не о том хотел сказать… – чуть помягче заметил Гуннар.
– Во мраке Нифльхеля вечно маются трусы и предатели, – безучастно произнесла Мария. В первый раз королевна рот открыла, подумалось Вратко. – А мы… Мы… Мы могли хотя бы… – Голос ее прервался всхлипом, похожим на приглушенное рыдание.
– Не надо, дроттинг. – Олаф заворочался в темноте, засопел, будто медведь.
– Не надо, Мария-бан,[128] – умоляющим тоном поддержала его Рианна. – Мы выберемся отсюда обязательно. Мы найдем способ, как помочь ему…
– Как же мы выберемся в такой темноте? – вздохнул Гуннар.
– Не такая уж и темнота! – горячо возразила пикта. – Я вижу, эту пещеру вручную тесали. Значит, должен быть выход!
– Так мы в пещере? – попытался все-таки развеять свои сомнения словен.
– В рукотворной! – воскликнула Рианна.
– А нам с того легче? – возмутился кормщик. – Какой бы она ни была, мы в ловушке. И как выход искать? Не все же такие востроглазые, как ты, пичуга!
– Я буду искать! – заверила его уроженка подземного поселения. – И найду. Рано или поздно, но найду!
«Не было бы поздно… – застучала в сознании Вратко непрошеная мысль. – Можно от голода и от холода помереть, прежде чем выход найдется»…
– Огонь бы зажечь, – проговорил он вслух.
Кто-то судорожно хихикнул. Кажется, Игни.
Воцарилась тишина.
– Как его зажжешь? – наконец буркнул Олаф.
– Что, кресала ни у кого нету? – удивился словен.
– Кресало-то есть и трут найдется, – устало проговорил Гуннар. – Поджигать что? Бороды друг другу?
– Да… – протянул Олаф. – А Рагнара перевязать бы…
Вновь все замолчали.
И впрямь положение хуже некуда. Может, лучше было бы в плен к людям Модольва угодить? Если и смерть, так хоть под солнцем, на воздухе, а не здесь, где и взаправду чувствуешь себя как в могиле. И никто не придет на помощь.
– Ты поколдовал бы, Вратко, – несмело попросила Рианна.
– Как? – Парню не то что колдовать, языком ворочать не хотелось.
– А как ты всегда колдуешь… Вису скажи.
– Нет. – Новгородец покачал головой. Потом понял, что вряд ли его кто-то видит, и добавил: – Не смогу. Слов подобрать не сумею. Сил нет.
Он откинулся на спину, больно ударившись лопаткой об острый выступ камня, но даже застонать не смог себя заставить. Куда уж тут висы слагать? Лучше умереть…
– Мы все умрем, – будто подслушала его мысли Мария Харальдовна.
– Нет, дроттинг, – возразил Гуннар. – Не слушай старого дурака. Мы выберемся. Клянусь голосом Гьяллархорна и надеждой на спасение в Последней Битве. Отдохнем малость и начнем пробиваться наверх…
– А зачем? – Голос королевны мало напоминал голос живого человека. Похоже, она уже попрощалась с жизнью. А вернее, утратила к ней интерес. Вначале смерть отца, потом потеря Хродгейра…
Почему-то ни у кого не нашлось слов утешения. Даже у Гуннара, который в отсутствие вождя должен был взять на себя заботу о маленьком отряде. Даже у Рианны, относившейся к королевне как к сестре. Не смог ничего сказать и Вратко. Умом понимал – надо бы. Но душа отказывалась лгать. Прежде всего самому
