прощения, господин министр?
— Это 'цитирую'… он законным образом отмежевался от слов, которые сейчас сам зачитает с этого листа. В первый раз я этого не уловил. Отлично, Георг, отлично, — похвалил Фортала застывшую фигуру. — Продолжайте, лейтенант. Я не хотел прерывать.
Изображение на экране продолжило: — … того, что Форкосиган подло убил младенца-императора Грегора Форбарру и предал свои священные обеты, Совет графов объявляет ложного Регента изменником, узурпатором, отверженным, низложенным и поставленным вне закона. Ныне Совет Графов утверждает коммодора графа Видаля Фордариана премьер-министром и действующим Регентом при особе вдовствующей принцессы Карин Форбарра и поручает ему создать в условиях чрезвычайной ситуации временное правительство — правомочное вплоть до того момента, пока не будет найдет новый наследник и его не утвердит совместная ассамблея Совета Графов и Совета Министров.
Пока лорд-спикер продолжал излагать юридические тонкости, камера переместилась, показав панораму зала. — Остановите, Куделка, — попросил Фортала. Он подсчитал, чуть шевеля губами. — Ха! И трети не набралось. Кворума и близко нет. Кого он собирается этим обмануть?
— Отчаявшийся человек, отчаянные меры, — пробормотал Канзиан. Куделка коснулся пульта, и запись вновь ожила.
— Наблюдай за Карин, — попросил Корделию Форкосиган.
Камера вновь переключилась на изображение Фордариана с принцессой. Фордариан продолжил свою речь в таких обтекаемых выражениях, что до Корделии в первую секунду не дошло: фразой «личный защитник» он объявил об их с Карин помолвке. Граф горячо стиснул руку Карин, хотя глядел по-прежнему прямо в объектив. Карин приподняла руку и, ни на йоту не изменив спокойного выражения лица, позволила надеть себе на палец кольцо. Запись закончилась торжественной музыкой. Конец. Слава богу, обошлось без обычных для Беты комментариев постфактум; очевидно, мнение простых барраярцев со столичных улиц никого не интересует — по крайней мере до тех пор, пока всеобщий бунт не сделает их голоса столь громкими, что их не посмеют не заметить.
— Как ты оцениваешь реакцию Карин? — спросил Эйрел.
Корделия изумленно подняла брови. — Реакцию? Какую? Она слова не вымолвила!
— Вот именно. Не показалось ли тебе, что ее опоили? Заставили? Или она согласилась искренне? Обманута она фордариановской пропагандой — или нет? — Форкосиган с раздосадованным видом уставился в пустоту, где только что погасло изображение принцессы. — Она всегда была очень сдержанной, но сейчас по ее поведению вообще ни о чем не догадаешься!
— Запусти еще раз, Ку, — попросила Корделия, — Вот, хорошо видно, останови. — Неподвижное лицо принцессы было почти одинаковым, проигрывалась ли запись, или кадр был заморожен. — Она не выглядит ни одурманенной, ни оглушенной успокоительным. И не косится в сторону, как лорд-спикер.
— То есть ей, в отличие от него, никто не угрожает оружием? — озвучил догадку Фортала.
— Или ей на это просто наплевать, — мрачно предположила Корделия.
— Так добровольное это согласие или вынужденное? — переспросил Форкосиган.
— Может быть, ни то, ни другое. Всю свою сознательную жизнь она варилась в этой бессмыслице… и что вы хотите от нее сейчас? Она выдержала три года замужества за Сергом, прежде чем Эзар вмешался и защитил ее. Кому, как ни ей, знать, когда следует держать язык за зубами.
— Но откровенно покориться Фордариану… человеку, которого она считает виновным в гибели Грегора?
— А что она должна думать? Если Карин убеждена, что ее сын погиб — даже если не верит, что ты его убил, — то ей остается только бороться за собственную жизнь. Зачем рисковать ею в тщетном и эффектном жесте, если Грегора не вернешь? Разве она чем-то обязана тебе, всем нам, в конце концов? Насколько она может судить, мы ее подвели, все до единого.
Форкосиган поморщился.
Корделия продолжала: — Разумеется, Фордариан все это время подвергал цензуре доступную ей информацию. Возможно, он даже убедил ее, что вот-вот победит. Карин из тех, кто выживает; она уже пережила и Серга, и Эзара. Может быть, она намерена пережить и вас с Фордарианом. Может быть, единственная месть, о которой она мечтает, — это прожить достаточно долго, чтобы плюнуть на ваши могилы.
Один из офицеров тихо проговорил. — Но она же фор! Она не должна была ему уступать.
Корделия ответила усмешкой. — О, по словам, произнесенным барраярской женщиной в присутствии барраярских мужчин, невозможно сказать, что она на самом деле думает. Искренность, знаете ли, не поощряется.
Штабист неуверенно на нее покосился. Дру криво улыбнулась. Форкосиган вздохнул. Куделка поморгал.
— Итак, Фордариану надоело ждать, и он сам назначил себя Регентом, — пробормотал Фортала.
— И премьер-министром, — добавил Форкосиган.
— Да уж, гребет все под себя.
— Почему бы тогда не провозгласить себя сразу императором? — спросил кто-то из штабных офицеров.
— Прощупывает почву, — сказал Канзиан.
— Это в его сценарии дальше, — предположил Фортала.
— Или ближе, если мы немного подтолкнем его под руку, — добавил Канзиан.
— Последний и роковой шаг. Надо бы подумать, как нам его вспугнуть.
— И побыстрей, — твердо подытожил Форкосиган.
Призрачная маска — лицо Карин — витала перед глазами Корделии весь день, и даже на следующее утро, проснувшись, она не избавилась от этого видения. Что думала Карин? Что чувствовала? Может, эта бесчувственность не притворство, но правда? А может, Карин тянет время. А может, всецело на стороне Фордариана. «Если бы я знала, что она думает, то поняла бы ее поступки. Если бы я знала, как она поступает, то поняла бы ее мысли».
Слишком много неизвестных в этом уравнении. «Будь я на месте Карин…» Правомерна ли такая аналогия? Способна ли Корделия, да и кто угодно другой, делать выводы за другого человека? У них с Карин много общего: они обе женщины, матери, примерно одних лет, и сыновьям обеих грозит опасность… Корделия извлекла сандалик Грегора из скудной кучки своих горских сувениров и повертела в руках. «Мама тоже меня схватила, и у меня сандалик свалился. Остался у мамы в руке. Я его плохо застегнул…» Возможно, Корделии стоит довериться своему разуму — и она может точно воспроизвести ход мыслей Карин.
Тут звякнул комм-пульт — примерно в тот же час, что и вчера, — и Корделия бросилась к нему. Новые передачи из столицы, новые данные, да все что угодно, способное разбить порочный круг абсурда? Но лицо, соткавшееся над видеопластиной, принадлежало не лейтенанту Куделке, а незнакомому офицеру со значками разведки в петлицах.
— Леди Форкосиган? — переспросил тот почтительно.
— Да?
— Говорит майор Сиркодж, начальник караула на главном входе. В мои обязанности входит проверять всех вновь прибывших, перебежчиков из мятежных подразделений и так далее. А также собирать новые разведданные, которые они доставляют. Полчаса назад сюда явился человек, который утверждает, что бежал из столицы, но отказывается доложиться по форме. Он заявил, что у него аллергия к фаст-пенте; мы проверили, это действительно так, применение препарата убьет его. Этот человек просит — настаивает, если точно, — на разговоре с вами. Он может оказаться убийцей…
Сердце Корделии тяжело забилось. Она склонилась к самому головиду, точно пытаясь влезть в него. — Он ничего с собою не принес? — выдавила она перехваченным горлом. «Например, бак в полметра высотой со множеством мигающих лампочек и крупной надписью красными буквами 'Верх здесь'? Выглядит чертовски таинственно, и любого охранника доведет до припадка…» — Как его зовут, майор?
— Он ни принес ничего, кроме того, что на нем надето, и он в скверном состоянии. Его имя — Вааген. Капитан Вааген.
