металлический обруч хулахуп. Ровно в одиннадцать часов утра Люба останавливала свой троллейбус и, к ужасу пассажиров, быстренько делала производственную гимнастику. Ценная инициатива передового водителя была поддержана управлением и внедрялась по всем маршрутам.
Но ничто не помогало Любе. Она ограничивала себя во всем, кроме еды.
– Явился? – сказала Люба, налегая на пирог. – Где пропадал?
– Добрый вечер, Люба. Я был в командировке.
– Садись, если пришел, – разрешила Люба.
– Спасибо, – Деточкин присел на краешек стула.
– Пей чай!
– Спасибо.
– Ешь пирог!
– Спасибо. Большое спасибо! – изблагодарился Деточкин. Люба пододвинула к нему варенье.
– Спасибо, – еще раз повторил затюканный Деточкин. Чтоб как-то начать беседу, он неуверенно сказал: – В Москве тепло. Можно сказать, жарко. А в Тбилиси просто жара!
– Я так и думала, что ты был в Тбилиси.
– А куда еще ехать?
– Тебе виднее. Может, ты в этом Тбилиси уже штампик в паспорт поставил?
Изумленный таким оборотом дела, Деточкин полез в пиджак и предъявил Любе свой неженатый паспорт.
– Это ничего не значит, – вздохнула Люба, – можно и без печати.
– Что ты, Люба! Без печати ничего нельзя!
– Нет, Юрий Иванович, что-то ты от меня скрываешь...
– Понимаешь, Люба, – стал запинаться Юрий Иванович, – я вот первый раз поехал... в командировку... был уверен, что больше никогда не поеду... А потом еще раз поехал, как получилось – сам не знаю... Характер у меня, что ли, такой... вспыльчивый... Ну и делаю глупости. Сам понимаю – глупо, и все-таки еду... в командировку...
– Подумай, что ты несешь! – вскричала Люба.
Стало очень тихо. Оба, и Люба и Деточкин, размышляли о неудавшемся счастье.
– Юрий Иванович! – официально заявила Люба. – Верни мне ключ!
– Насовсем? – дрожащим шепотом спросил Деточкин.
– Да, насовсем, – подтвердила Люба.
Глядя в непреклонные глаза, Юрий Иванович встал и положил ключ в тарелку, рядом с пирогом. Затем потоптался на месте, ожидая помилования. Затем попятился к выходу, не теряя надежды, что его остановят. Надежда не оправдалась, и он оказался в коридоре. Там он снял шлепанцы и долго-долго надевал ботинки. Никто ему не мешал. Взяв свой плащ, Деточкин вышел на лестничную площадку. Траурно хлопнула дверь.
Оставшись одна, Люба заплакала. Это было банально, но естественно.
Раздался звонок. Люба пошла отворять.
У двери сиротливо стоял Деточкин.
– Ты зачем звонишь? – горько спросила Люба.
– Но у меня же теперь нет ключа...
Глава шестая, в которой выясняется, что жить можно не только по паспорту, но и по доверенности
Еще в школе Дима учил: коллектив – великая сила! Один в поле не строитель! Задумав вложить свои сбережения в недвижимую собственность, Дима возглавил дачно-строительный кооператив из себя самого и своего тестя.
Благодарное отечество выделило подполковнику в отставке Сокол-Кружкину тридцать соток Подмосковья. Получив надел, Семен Васильевич пошел по стопам Мичурина. Правда, в отличие от великого селекционера он не был новатором и пристрастился исключительно к одной культуре – «клубника ранняя». Семен Васильевич добивался высоких урожаев «клубники ранней» на собственном участке. Признательные москвичи платили ему за это на новых рынках немалые деньги. То, что участок был оформлен на имя тестя, в общем устраивало зятя. Конечно, лучше иметь дачу на свое собственное имя, но придут люди в синей форме и невежливо спросят:
– Откуда у вас деньги?
К подполковнику в отставке они не придут.
Бежевая «Волга» тоже была записана не на Димино имя, а на жену. Дима ездил по доверенности. Доверенность была основой его существования. Он все делал по доверенности. Каждый раз, когда он должен был купить для дачи очередной гвоздь, Сокол-Кружкин нотариально подтверждал ему свое доверие. А гвоздей требовалось много! В нотариальной конторе Дима слыл своим человеком.
Доверенности преследовали Диму. Они снились ночами и являлись в бреду во время болезней. Ложась в постель, Дима подавлял в себе желание предъявить жене доверенность.
Такая жизнь не удовлетворяла денежного и мыслящего Семицветова, но выхода не было, особенно сейчас, в период разгула общественности и контроля. И за это Семицветов не любил советскую власть. Советская власть платила ему той же монетой!
Было восхитительное, первостатейное утро. Превосходное подмосковное солнце замечательно освещало изумительную природу, окруженную со всех сторон добротным частоколом.
За частоколом на своем участке ритмично махали лопатами Дима и Сокол-Кружкин. Оба были в противогазах. Противогазы по знакомству достал Сокол-Кружкин в краеведческом музее. Дело в том, что Дима раздобыл утром машину «левого» дерьма. И они удобряли им почву.
Инна не принимала участия в семейном воскреснике. Она гуляла по великолепному смешанному лесу, где людей было больше, нежели деревьев. В многотысячном состязании любителей природы Инна заняла одно из призовых мест – она урвала два ландыша. Они были нужны ей для приготовления питательного весеннего крема «Светлого мая привет», придающего эластичность любой коже. Инна служила косметологом в Институте красоты. Это создавало ей устойчивую независимость, столь необходимую в супружеском сосуществовании.
Инна вернулась домой, когда с удобрением было покончено. Стянув противогазы, мужчины отдыхали на куче строительного мусора.
– У Топтунова отбирают дачу! – крикнула Инна, делясь сенсационной новостью, которой знакомые огорошили ее в лесу.
– И правильно отбирают! – загремел Сокол-Кружкин. – Давно пора! С жульем, допустим, надо бороться!
– Но почему он жулик? – возмутился Дима. – Человек умеет жить.
– Ты мне скажи, – вошел в раж Семен Васильевич, – на какие заработки заместитель директора одноэтажной трикотажной фабрики отгрохал себе двухэтажный каменный особняк?
– Это его дело, – примирительно вставил Семицветов.
– Нет, наше! – праведный гнев обуял тестя. – Мы будем прост-таки нещадно преследовать лиц, живущих на, допустим, нетрудовые доходы!
– Папочка, заткнись! – нежно прошипела дочь.
Семен Васильевич захохотал.
– Ага, испугались! Кто ты есть? – повернулся он к Диме. – Вот дам тебе прост-таки... коленом – и вылетишь с моего участка!
Стращать Диму было излюбленной забавой тестя.
Его солдафонский юмор постепенно приближал Диму к инфаркту.
– Я понимаю, Сокол Васильевич, – заикаясь, пролепетал Дима. – Вы шутите... – И он тоскующим взглядом обвел штабеля кирпичей и досок, «бой стекла» в нераспечатанной фабричной упаковке, младенчески розовые плитки шифера и многое другое, купленное хоть и по доверенности, но на его кровные деньги.
Едучи в город на бежевой «Волге», Дима размышлял о своей собачьей жизни. Даже выходной не как у людей, а почему-то в понедельник... И эта идиотская зависимость от родственников. Вдруг Инна полюбит
