Допрос проходил интимно, вполголоса. Варвара Петровна не желала, чтобы посторонние слышали, о чем идет разговор, и потому невольно прижималась к Антону Михайловичу.
Владик, танцуя с Джекки, грустно проговорил:
– Он сказал, что ты его невеста, и ты согласилась. Он же старый и некрасивый. И похож на козла.
– Ты все-таки болван, – дружелюбно вздохнула Джекки.
– Если бы я был болваном, то не мог бы работать на телевидении! – улыбнулся Владик.
– Практика доказывает обратное, – философски заметила его партнерша.
Через некоторое время, когда застолье уже подходило к финишу, Владик снял со стены гитару.
– Женя, спой. Я так люблю, когда ты поешь.
– Ты еще и поешь? – изумился доктор. – Не невеста, а какой-то кладезь талантов.
– Вы еще ни разу не слышали, как поет ваша невеста? – насторожилась Варвара Петровна.
– Не понимаю твоей иронии, родной, – с вызовом заявила суженая и стала перебирать струны.
– Просто я вспомнил старый анекдот, – не без ехидства начал рассказывать Антон Михайлович. – Ученик-первоклассник принес отцу дневник. Тот читает: русский язык – двойка, арифметика – двойка, чтение – двойка, пение – пятерка. «Да... – вздохнул отец. – Он еще и поет»...
– Меня твои бородатые шутки не остановят, – зло улыбаясь, сказала Джекки.
– Я в восторге от ваших отношений! – воскликнула Муромова.
Джекки начала петь. Владик слушал и млел от удовольствия. Поддался очарованию мелодии и Антон Михайлович. Даже Варвара Петровна на какое-то время забыла о служебном долге. Джекки пела и иногда с загадочной усмешкой поглядывала на Каштанова.
Поскольку один из сочинителей нашей повести подвержен поэтическим мукам, авторы решили в поисках стихотворения далеко не ходить.
Ночь нависла над деревней, которая вот уже триста лет носила романтическое название Тихие Омуты. В избах один за другим гасли огоньки в окнах.
Джекки мыла посуду. Как ни странно, делала она это умело. Варвара Петровна решила помочь невесте. Впрочем, это было только поводом.
– У вас роман с правонарушителем! – вытирая тарелки кухонным полотенцем, без обиняков заявила милиционерша.
– Любить можно кого угодно! – дала отпор посудомойка. – А мой уголовник – симпатяга.
– Ну, а как он... в этом самом? – намекнула Варвара Петровна интимным тоном.
– В этом самом? – переспросила Джекки. – Варя, не задавайте нескромных вопросов. По секрету скажу – великолепен!
– И это все при живой жене! – сокрушенно вздохнула блюстительница нравов.
– У преступников своя мораль! – пояснила Джекки.
Варвара Петровна собралась уходить.
– Антон Михайлович, извините, это формальность, но прежде чем уйти я обязана взять подписку о невыезде.
– О невыезде откуда?
– Отовсюду.
– Пожалуйста.
Каштанов присел за стол, быстро написал, а затем прочел вслух:
«Обязуюсь не выезжать ниоткуда. Академик, профессор, директор Хирургического центра, президент благотворительного фонда имени академика Каштанова. Подпись – Каштанов. Тихие Омуты. 15 сентября 1999 года». Годится?
– Нормально. – Варвара Петровна взяла документ, сложила, спрятала в сумочку и направилась к выходу.
– Куда вы на ночь глядя? – Хозяин был гостеприимен. – Оставайтесь ночевать. Дом просторный.
– В доме подозреваемого я не сплю! – с улыбкой сказала следователь. – И вообще не сплю на работе!
Но Каштанов резонно возразил:
– Я же дал подписку о невыезде!
Уже рассветало... Как и триста лет назад, по главной и единственной деревенской улице пастух лениво гнал стадо кров... Моросил мелкий дождь.
В доме Каштанов на цыпочках подкрался к комнате, где спала Джекки, осторожно приоткрыл дверь, заглянул и убедился, что гостья все еще видит сны. В соседней комнате мирно посапывал Владик. А в гостиной, на диване, укутавшись пледом, почивала Варвара Петровна. Там же, в гостиной, Антон Михайлович положил на столик записку: «Вернусь вечером. Каштанов».
Потом точно так же, крадучись, он выбрался на улицу. Дождь продолжал поливать. Звенели монастырские колокола. Каштанов стоял на причале под зонтиком. К пирсу подходил катер. Антон Михайлович уже собрался вскочить на борт, как его остановил знакомый голос.
– Доброе утро. Хотели от меня удрать? В первую брачную ночь? Ай-ай!
Антон Михайлович ответил сухо:
– Я в восторге, что мне это не удалось!
– Что-то я восторга не наблюдаю, – заметила Джекки, становясь под каштановский зонтик.
– Какой к черту восторг, когда из-за вас я упустил катер.
– Воспользуйтесь моей машиной, доберетесь без пересадок и скорее. Только вести придется самому, у меня нога еще побаливает.
Ржавый «жигуленок» мчался по шоссе. Джекки сидела рядом с водителем, в роли которого выступал Каштанов. Дворники усердно очищали ветровое стекло.
– Куда мы сейчас драпаем? – полюбопытствовала Джекки и принялась наводить утренний марафет. Как у всякой молодой современной женщины, приспособления для улучшения красоты всегда находились при ней.
– Не люблю, когда красятся! – как бы невзначай проронил водитель.
– Вы старомодны, Антон Михайлович.
– Лично я предпочитаю все натуральное, – гнул свое Каштанов.
– Это время ушло. Сейчас все химия, уважаемый академик... Скажите, а почему вы носите бороду? У вас что – безвольный подбородок? Или хотите походить на Чехова?
– Вы, как всегда, проницательны, особенно насчет подбородка... – Каштанов помолчал и добавил: – А вообще-то мой учитель, хирург от Бога, носил усы и бородку. Сначала я ему подражал. А потом привык...
– А вы не пробовали сбрить эту растительность?
– А зачем? – пожал плечами доктор.
Они приближались к Москве.
– Я про вас мало что знаю, – сказала пассажирка, – пора бы уже познакомиться!
– У меня в жизни ничего особенного не было. Кроме первой жены. А так – районная поликлиника, потом больница, резал налево и направо. Потом мой институтский учитель, который с бородой, взял к себе. И пошло-поехало. Не успел оглянуться – уже академик. Жаль, жена этого не дождалась.
– Как ее звали?
– У нее было замечательное имя – Надя.
