тягость, и в то же время его поездка в город Монтесумы останется в тайне.
Они пересекли Рио-Транде у Мак-Аллена, добрались до Рейнозы и двинулись по направлению к Монтеррею. Еще и сейчас Монтеррей оставался одним из важнейших промышленных центров в Северной Америке. Джо, однако, свернул к китайскому городу, потом на юго-запад, в Монтеморелос, а затем ниже, к Линаресу, где повернул на запад.
Это одна из тех дорог Северной Мексики, которая путникам не сулила ничего привлекательного. Джо здесь прежде уже бывал. Тут ему приходилось иметь дело с самыми плохими компаньонами, которых только можно было найти в Линаресе, да и друг его знакомой оказался против него. Этот дружок оказался предателем, а Джо Мозер в боях делал все возможное, чтобы не причинить ему слишком большого вреда.
Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Десять лет — большой срок в жизни профессионального солдата. Через пару лет ты живешь уже как бы чужой срок, живешь за тех парней, которые полегли, жертвуя собой. Джо был из тех старых вояк, кто задержался на этом свете дольше обычного. Он мог припомнить лишь очень немногих, кто протянул столько же. Но теперь-то Джо вне всего этого. Закон запрещал ему заниматься старым делом, и он пытался отогнать свои мысли от этих дум.
Макс Мейнц, бывший его ординарцем в последних двух фракасах и занимавший сейчас не совсем понятное положение, сказал:
— Боже мой, майор, да это отличный ховеркарт! Я никогда не видел ничего подобного!
— Его собирали вручную, где-то в Объединенной Европе, по старому — в Швейцарии, — пояснил Джо.
— Думаю, что даже Высшие из Высших не отказались бы от такого, — восхищенно заметил Макс.
— Высшие из Высших и дали его мне, — сказал Джо, вспоминая прошлое.
— Высшие из Высших? Вот это да! Я не надеюсь их даже увидеть, — воскликнул Макс.
Макс Мейнц был маленьким человечком, похожим на собачонку, и безобразный, как шимпанзе. По каким-то непонятным для Джо женщины были от него без ума. Женщины его касты. Джо никак не мог постичь этого.
Во всяком случае, Макс — не Адонис и не Геркулес. Возможно, женщины чувствовали себя с таким дружком просто более уверенно.
Сейчас Макс уважительно взирал на Джо и видел в нем мужчину тридцати с небольшим лет, весом в 180 фунтов, ростом в 5 футов и 11 дюймов, державшим себя с холодным достоинством, как человек, часто бывавший в переделках и умевший с честью выйти из них. Это был довольно красивый мужчина с русыми волосами и темно-голубыми глазами, с правильным и не часто улыбающимся ртом. Хирурги не смогли полностью избавить его от двух шрамов на лбу и — на подбородке, которые, однако, не портили его лица.
— Дали его вам! Да не уж-то? Никто никому не дает такие ценные вещи! — недоверчиво проговорил Макс.
Джо грустно усмехнулся и произнес:
— Макс, если бы ты прошел через столько же фракасов, как я, и стал бы пусть даже менее знаменитым, то и у тебя появились бы свои поклонники, болеющие за тебя и следующие за тобой по пятам. Они знали бы, в какую заварушку ты влип и сколько провалялся в госпитале. Они вырезали бы статьи и фотографии из журналов для любителей фракасов, таких, как «Фракас Тайме», и наклеивали бы их в альбомы. Гонялись бы за твоими автографами и писали бы тебе влюбленные письма.
— Тоскливо, как зубная боль, — заметил Макс.
— От них нельзя отмахнуться. Популярность продвигает тебя по служебной лестнице и помогает попасть в более высокую Касту. Во всяком случае, у меня был такой почитатель. Она…
— Она? — удивился Макс.
— Совершенно верно. По правде говоря, женщины куда более страстные поклонницы фракасов, чем мужчины. Эта старая шлюха несколько лет следила за моей карьерой, с тех пор, когда я служил еще младшим лейтенантом. В военных делах она разбиралась лучше, чем кто-нибудь еще, уступая, может быть, лишь фельдмаршалу Стоунволу Когсвеллу. Не сомневаюсь, она могла бы руководить фракасами на уровне не менее дивизии.
— Могла бы?
— Она благополучно скончалась, когда ей перевалило за 90. На протяжении многих лет она присылала мне подарки. Ничего особенного: часы, безделушки, одежду и прочную дребедень, но по ее завещанию мне достался этот ховеркарт.
Макс недоверчиво покачал головой.
— Зря, наверное, я покончил с фракасами.
— Макс, там четверо из пяти либо погибают, либо выбывают из строя с тяжелым ранением.
Они повернули на Линарес и помчались за 57 километров через горы на сверхскоростную трассу, которая вела от Лоредо к Мехико, где их ховеркарт включился в общий поток движения. Сан-Луис-Потоси остался позади, и они начали искать путевые указатели. Прошло уже много времени с тех пор, как Джо воевал в резервации Гуанджуто. По его подсчетам — больше десяти лет. Тогда он был всего лишь строевым сержантом.
Тот фракас скорее напоминал комедию. В бою участвовали подразделения численностью не больше полка, а резервация была слишком обширна, чтобы получилось что-то стоящее. На поиски друг друга кавалеристские отряды обеих сторон потратили уйму времени. Военный Департамент дал им на выяснение отношений один месяц, и в конце этого срока «Тексас-Ойл», на чьей стороне воевал Джо, все-таки проиграли, хотя дело шло к ничьей.
Конечно, это было скорее фарсом, но обернулось едва ли не самой жестокой стычкой, в которой ему пришлось принять участие.
Они добрались до Сан-Луис-де-ла-Пас и повернули направо. Движение на трассе резко замедлилось.
— Это военная резервация Гуанджуто, — сказал Джо Максу. — Конечно, правительство отсюда всех вывело. Они больше не пользуются этими площадями. Тут неплохо для кавалерии, но она выходит из моды. Слишком трудно снимать лошадь телекамерой и показывать все это тупицам, которые сидят у телевизоров и глотают какую-нибудь дрянь для полного счастья.
Макс отнюдь не принадлежал к числу противников фракасов. Насколько Макс себя помнил, он всегда был их любителем.
— Что плохого в удовольствии? — ревниво спросил он.
— Ничего. Но без наркотиков. Настоящее счастье — в контрастах, Макс. Его не достигнешь без неизбежных периодов печали. Боль и удовольствие — это контраст. Ни то, ни другое не может продолжаться бесконечно. Это одно из доказательств того, что идея рая и ада абсурдна. После нескольких тысяч лет непрерывного счастья ты бы заскучал, а после нескольких тысячелетий, проведенных в кипящей смоле и сере, я сомневаюсь, чтобы ты был способен испытывать страдания.
— Э-э нет, — запротестовал Макс, — вам не следовало бы перечить церкви.
— Да уж, — заметил Джо, — что хорошо для Папы, то хорошо для меня.
— Верно, — сказал Макс примирительно. Ему не хотелось вступать в спор со своим объектом поклонения.
Джо свернул налево около бывшего города Долорес Идальго.
— Мы недалеко от Сан-Мигель-де-Альенде или того, что от него осталось, — сказал Джо. — Это город, где нам с Джимом Хокинсом чуть было не пришел конец. Здесь мы угодили в такое пекло, что прокляли все.
— Кто такой Джим Хокинс?
— Лучший друг, какого я когда-либо имел. Лучшие годы из тех десяти лет мы провели вместе.
— И что с ним случилось? — чуть ревниво спросил Макс. Ему не очень нравилось, что его компаньон когда-то имел более близкого друга, чем Макс Мейнц.
Голос Джо понизился и дрогнул:
— Я был легко ранен во время фракаса между «Локхид» и «Дуглас-Боинг». Он не знал, что царапина была пустяковая, и стал пробираться к воронке от снаряда, в которую я упал. Он был уже рядом, но очередь
