Николай Гаврилович Жданов
В ОКРЕСТНОСТЯХ ТАЙНЫ
ОТСТУПЛЕНИЕ
„Человек должен сознавать себя выше всего в природе, даже выше того, что непонятно и кажется чудесным…'
А. ЧЕХОВ
— Под нами — свои! — доложил Конюшков и, повернув планшет по оси движения, стал снова смотреть вниз, следя за лесной панорамой, срезаемой фюзеляжем.
— Вижу! — отозвался Багрейчук по прежнему озабоченно.
Он заметил, что Конюшков тоже избегает смотреть вправо, где за соседним штурвалом, уронив на грудь простреленную голову и грузно обвиснув на ремнях, все еще сидел бортмеханик Сизов.
ТБ уже добрых сорок минут тянул на одном левом моторе.
Сзади них бледно-розовым слепящим пламенем сияло раскаленное небо. И там, в этом нестерпимом сиянии, таилась угроза.
— Не отвечают, товарищ командир, — сообщил из турельного люка Федюничев. Он все пытался связаться с аэродромом.
«Может быть, все-таки вырвемся», — подумал Багрейчук.
— Сзади по курсу… восемь… — снова раздался в наушниках голос стрелка-радиста.
Наискосок, будто плетью, пулеметная очередь ударила по приборной доске. Беззвучно брызнули осколки. Языкатое пламя метнулось на плоскости, коробя окраску.
Багрейчук вобрал голову в плечи и выключил зажигание.
— Конюшков! — позвал он.
Штурман не отозвался.
Багрейчук резко накренил машину, стараясь сбить пламя. Но оно уже ворвалось в кабину и поползло по обшивке.
— Слепит! — яростно простонал Федюничев. — Ничего не видно!
— Подпусти поближе, не торопись, — сказал Багрейчук.
Он выждал длинную очередь турельного пулемета. Потом включил автопилот и поднялся, отстегивая ремни…
Первым вниз провалился Федюничев. Было видно, как он неуклюже дернулся на парашютных стропах и повис раскачиваясь.
За ним ринулся Багрейчук.
Опускаясь, он видел черную шаль дыма поперек невинно чистого неба и слышал замирающий где-то тонкий звенящий звук «мессершмитта»…
В лесу было тихо, лишь где-то за деревьями буксовали машины.
Пока Багрейчук перевязывал рану на голове (оказывается, его тоже задело!), Федюничев свернул парашюты и спрятал их в кусты.
— Пойдем по компасу, — сказал Багрейчук.
Капитан и стрелок круто свернули в сторону от лесной дороги и углубились в тихие, не тронутые никем заросли. Низкое предзакатное солнце светило между стволами, дремотный обманчивый покой стоял вокруг.
Заросшая ряской речка лениво петляла по опушке. Они долго высматривали место брода, потом разделись и вошли в воду, неся одежду и оружие над головой. Вода была теплая, а дно — тинистым и вязким.
На той стороне, за низким лугом, опять начался крупный сосновый бор, а понизу папоротник и малинник.
Быстро смеркалось.
Они скрылись в зарослях и двинулись дальше по мягкому мху в полной темноте и безмолвии. Теплый сыроватый грибной запах стоял в воздухе.
— Стой! Зачем идешь?
Прямо перед ними выросла в прогалине тропы долговязая фигура бойца в обмотках. Маслянисто щелкнул винтовочный затвор.
— Годи! — крикнул Федюничев. — Свои это! Не видишь командира?
— Все ушли, товарищ командир, — порываясь к Багрейчуку, скороговоркой залепетал боец. Он, вероятно, был грузин. — Грустно так одному. Все добро тут. Консервы тут, масло тут, бензин тоже тут. — В голосе его, несмотря на плаксивость тона, сквозила радость, что он теперь не один.
— Склад, что ли?
— Так точно. Я часовой — Джарбинадзе.
— Вино тоже тут есть? — спросил Федюничев.
— Вино? Нет вина. Пить хочешь? Пьяным быть хочешь? Нет вина!
— Почему всё оставили? — спросил капитан.
— Машина первая ушла, и вторая ушла. Лошадей не хватило. Бомбежка была: двух коней убило, шесть совсем убежали неизвестно куда. — Он вдруг ожесточился. — Почему все ушли, товарищ капитан? Я третий год служу, я порядок знаю. Был бы я командир полка, я бы сказал: «Пейте вино, ребята, консервы ешьте, сухари, масло»…
— Хватит, — перебил Федюничев, — ты бы, ты бы… Шумишь, как Терек. Палить будем? — обратился он к капитану.
— Палить, — подтвердил капитан и первым шагнул в кусты.
Джарбинадзе побрел за ним. Федюничев тоже.
Склад был большой. Они обошли его с четырех сторон.
— Надо облить бензином, — сказал капитан.
Это была горькая работа.
Они обливали бензином штабели ящиков с папиросами, с печеньем, с консервами, бочонки с маслом, с рыбой, корзины с бутылками, кули с копченой колбасой, тюки с концентратами и сухарями…
Федюничев запихал-в карманы две банки со шпротами и туго набил котелок сливочным маслом.
— Сыр бери, — сказал он Джарбинадзе и сам взял головку сыра, тяжелую, как ядро.
Капитан положил в карманы три пачки «Беломора».
Была уже глухая ночь, когда они подожгли склад.
Лес вокруг сразу стал черным, и когда они вошли в него, поглотил их.
По невидимым тропам, по мокрым от росы кустам они шли до утра. Глухие удары орудий изредка доносились к ним сквозь ночное безмолвие.
Только раз они устроили короткий привал.
— Душа у меня тоскует, — сказал Джарбинадзе. — Зря не взяли вино. Вино когда выпьешь, всегда легче!
Федюничев молча достал свою фляжку с накладной навинчивающейся крышкой и осторожно налил в нее из фляги.
— Пейте, товарищ капитан, я запасливый!
— Вижу, — сказал Багрейчук, — с тобой не пропадешь.
Он принял протянутый ему в темноте кусок сыра и сухарь и, глядя на звезды, казавшиеся такими чистыми и влажными, подумал вдруг, что не все еще потеряно, надо только верить в свои силы и не поддаваться отчаянию.
