Встал младший инспектор оперотдела Велло Юст.
— Удалось найти и опросить восьмерых Свидетелей, видевших автомашину “Жигули” серого цвета, ожидавшую два дня подряд налетчиков как раз в час налета на одном и том же месте. У указателя поворота на седьмом километре Нарвского шоссе. Двое из этих свидетелей — водители рейсовых автобусов. Четверо — пассажиры с этих же автобусов. И двое проезжали мимо на частной машине.
Велло посмотрел на Сторожева. Тот кивнул — давай дальше.
— Судя по показаниям, машина, стоявшая у обочины, — “Жигули” последней модели серого цвета, — продолжал Юст. — В машине сидел один человек, описать внешность свидетели затрудняются. Водитель автобуса Силлис видел машину за полчаса до налета. Еще один водитель, Каарель, проезжал там через пятнадцать минут после налета и “Жигулей” уже не видел. Два свидетеля — водитель Силлис и домохозяйка Хелласте — утверждают, что в составе номера “Жигулей” была цифра восемь. Мнение их расходится — то ли восьмерка была на втором месте в ряду цифр, то ли на третьем. Вот вкратце все.
— Вопросы есть? — спросил Сторожев. — Хорошо. Садитесь.
Юст сел.
— Ну что ж, подведем итоги. Насколько серьезна ситуация и как именно мы с вами сейчас должны работать, наверное, не нужно никому объяснять. Если вся милиция, органы госбезопасности и погранвойск два года не могут задержать Корченова-Пахана — значит, это человек серьезный. Но у нас есть несколько зацепок. И прежде всего водитель автофургона Галченков. Он темнил, говорите?
— Темнил, — сказал Леня. — Определенно терял лицо, Сергей Валентиныч.
— Тем лучше. Значит, за Галченковым надо установить плотное наблюдение. Но… чтобы он даже не заподозрил ни дыхания, ни дуновения. Ответственным за это назначается Ант Пааво. Поэтому после совещания попрошу его Остаться. Ант, помни: Галченков единственный человек, через которого есть шанс выйти на Пахана.
Наступила тишина. Сторожев молчал, будто что-то решал и никак не мог решить.
— Теперь задание Мартынову. Володя, тебе серые “Жигули”. Надо их найти Во что бы то ни стало. Как условный ориентир — цифра восемь, верней всего, в середине номера. Ну и фото отпечатков протекторов. Понимаю, что этого мало. Машину могли перекрасить, сменить и номер и протекторы. Она могла вообще… быть из другого города. Но надо ее искать. Ну об этом мы еще поговорим. Мартынову и Пааво остаться, все остальные свободны.
Когда мы остались в просмотровом зале втроем, Сторожев принялся ходить по проходу между креслами.
— Черт, — он остановился. — Я сейчас обязан обвинять нас всех. Но прежде всего я обвиняю себя. Да, братцы, и не опускайте глаза, не делайте вид, что ничего не случилось. Не нужно этих выражений соболезнования.
— Ну вот, — сказал Ант.
— Вот, вот… А! — Сторожев сел и долго молчал. Но было понятно, что лучше к нему сейчас не лезть. — Конечно… Конечно, формально за то, что у нас из-под носа увели полмиллиона, отвечают ВОХР, таможня и милиция. Но дело-то наше, ребята, наше, поймите! Формально… Формально! А предотвратить это… Черт! — Сторожев махнул рукой. — И все из-за меня. Потому что я все-таки никак не думал, что тут чистая уголовщина. Не думал! — Он потер подбородок. — Не думал и вас на это накачивал. И вот донакачивался.
Сторожев снова замолчал. Видно было, он все еще переживает и долго еще будет переживать. Собственно, и нам сейчас было несладко.
— Ладно, — сказал наконец Валентиныч. — Провалили — значит, провалили.
Мы с Антом делали вид, что внимательно разглядываем двуглавую кирку за окном.
— Работать надо. — Сторож взял лежащую на столе крестовину кардана. Повертел. — Кто бы мне объяснил: зачем эта штука оказалась в коляске мотоцикла? Никто знает? Володя? Ант?
Мы с Антом переглянулись. Честно говоря, никаких готовых объяснений этому у меня не было. Да, наверное, и у Анта тоже.
— Может быть, как запаска к старым “Жигулям”? — Ант сказал это, как мне показалось, просто так, на всякий случай.
— Запаска. — Сторожев вздохнул. — Может, и запаска… Что мы можем сейчас всерьез реально сделать, без дураков — это обложить Пахана. Мягко обложить. Мягко, но плотно. Потому что это сейчас здесь. Здесь, я чувствую это. Ну-ка гляньте. — Сторожев протянул нам “Атлас автомобильных дорог СССР”, раскрытый на месте “Северо-восток Эстонской ССР”. — Может, углядите что интересное?
Мы с Антом внимательно глядели на раскрытую страницу, понимая, ч там наверняка есть что-то, что можно увидеть лишь в микроскоп. Естественно, разглядывая участок побережья Таллин—Нарва, мы ничего не нашли.
— Ладно, сейчас поясню, — сказал Сторожев. Взял лупу, протянул мне. — Посмотри. В НТО раскопали здесь царапину. Вот тут, на участке побережья, недалеко от совхоза “Пунане Выйт”. — Он развернул карту- миллиметровку, а мы с Антом принялись изучать царапину, судя которой здесь когда-то была поставлена точка карандашом. Хотя следов графита совсем не осталось, в лупу царапина-вмятина была хорошо видна. Наверняка кто-то твердой рукой, нацеленно отметил когда-то это место побережья: если взглянуть на миллиметровку, оно соответствовало косе Куллемуст, недалеко от районного центра, поселка городского типа Ярве.
— Пахан сейчас попытается отсидеться, — сказал Сторожев. — А лучше места, чем ярвеский берег с его лесом, не найти. Ну а в дальнейшем попытается выбраться из Союза со своим полумиллионом долларов. И с колье Шарлотты. Потому что делать с этим добром здесь ему нечего. Собственно он сидит — в Таллине или под Таллином, не суть важно. Не исключаю скажем, и тайник. Ясно одно: выбираться отсюда, не придумав какой-то хитрости, он не станет. Потому что понимает: сейчас все пути к Таллину и от Таллина по воздуху, железной дороге или автотранспорт проверяются с четкой односторонней направленностью на него. Значит Корченов будет сидеть. Но ведь изредка он должен попытаться что сделать?
Я подумал: а что, если все эти рассуждения, все выяснения тонкостей зря? Такой человек, как Пахан наверняка умеет менять внешность так, что не подкопаешься. Не говоря уже о документах. Может быть, он в тот же день вылетел, самолетом, во Владивосток, и все?
— Так что не учитывать эту царапину мы не можем, — сказал Сторожев.
Я еще раз вгляделся в карту-миллиметровку. Кажется, этот участок хорошо знаю. Да. Мне ведь пришлось здесь работать.
— Ну что, Володя?
— Я знаю эти места, Сергей Валентинович. Пионерлагерь. Совхоз “Пунане Выйт”. Потом хутора. Вяйкетамм. Яаксе. Лесной массив.
— Я в этом массиве родился, — Ант.
— Вот именно, лесной массив. — Сторожев свернул карту. — Выезжать туда будем по очереди. Просто выезжать, без всяких даже сигналов. Мы не должны быть пассивными наблюдателями. Мы должны чутко следить за всем. Понимаете, за всем, что бы где ни случилось. Пусть там угон машины. Неопознанная ночевка. Просто новый человек.
Нет, все-таки Валентиныч умеет внушать уверенность. Есть в нем некая непоколебимость. Как будто бы ничего нет, пустота, все ушло в песок, но после того, как он все это сказал, — да и что сказал, ничего особенного, все это, в общем, мы и так знали, — я да и, кажется, Ант готовы работать. Так, как будто бы его и не было.
— Значит, Володя, тебе серые “Жигули” с восьмеркой в середине номера. Тебе, Ант — Галченков. А мне… — Сторожев поморщился, как от зубной боли. — Мне, наверное, “младший лейтенант”. Нет словесного портрета, хоть ты лопни. Одни очки да шлем.
Беру очередное фото. Вглядываюсь в застывший кадр. Серые “Жигули” разворачиваются на переулке. Мужчина за рулем чуть наклонился. В углу фотографии номер машины “15–81 ЭСТ”. Эта фотография только-только просохла. Восьмерка на номера жирно обведена от руки красным фломастером. Восьмерки на
