Все это очень уж хорошо было разыграно и производило впечатление заранее срежиссированной сцены, но я далек от мысли, что в Кремле есть режиссеры такого уровня. Наличествуй они там — небось первые марши несогласных были бы не так трагикомичны. Хотя, что и говорить, нацбол Шукман устроил Путину отличный пиар, дав лишний раз продемонстрировать незыблемое спокойствие, уверенность и хороший немецкий. Любопытно, кстати, что немецкая служба безопасности засуетилась, а наша оставалась каменно спокойной: то ли сразу поняла, что Шукман не опасен, то ли все-таки была предупреждена. Но как бы то ни было, русско-немецкий диссидент здорово помог своему главному противнику. А главное — Путин проговорился о чрезвычайно важной особенности текущей политики, а именно о чисто театральном принципе распределения ролей в ней. Никто не верит в то, что говорит и делает. Никто не принимает оппозицию всерьез. Никто не жаждет бороться с кремлевской тиранией. Все предельно просто: одни изображают непримиримую вражду, другие — каменную уверенность, и все они, в общем, приличные люди, жизненно необходимые друг другу. Вы закончили? Тогда мы продолжаем.
Я вовсе не хочу сказать, что вся сегодняшняя оппозиция проплачена Кремлем, что власть договорилась с нацболами или касьяновцами, что марши несогласных суть на самом деле результат обоюдного согласия… хотя на такую версию опять-таки наводит многое: бурный старт и вялый финиш Касьянова, отчетливый раскол в «Другой России», ее абсолютно провальный пиар… Предполагать, что вся нынешняя российская реальность выдумывается на Старой площади, как вся контрабанда делается в Одессе на Малой Арнаутской, — значило бы впадать в параноидальную конспирологию, чего мы себе позволить не можем. Конечно, бездарность «Другой России», ее расколы и нарастающая пассивность — исключительно ее личная заслуга. Но причина всей этой бесперспективности именно в том, что никто в «Другой России» не верит в свои задачи. Лозунг «Россия без Путина» точно так же лишен конкретного содержания, как и словосочетание «суверенная демократия». Тоска даже не в том, что и власть, и оппозиция не верят в произносимые ими лозунги: тоска в том, что они вообще не понимают их. Да и что понимать в бессодержательном? Из русской жизни окончательно выхолощены любые смыслы, а в таких условиях можно спокойно выслушивать друг друга, демонстрируя Западу похвальную толерантность. Кажется, в Кремле это уже поняли.
Причина такого положения проста: оппозиция и власть — всегда два сапога пара, они зеркально отражают друг друга и не могут быть лучше друг друга. В России всегда было так — власть и ее оппоненты заняты только тем, что дискредитируют друг друга, а побеждает всегда третья сила. В семнадцатом этой третьей силой были большевики, которых никто не принимал всерьез. Точно так же будет и в нынешней России: власть деградирует при полном отсутствии публичной политики, оппозиция ей во всем соответствует, а большой бенц устроят те, кого сегодня еле видно. Судя по всему, это будут радикальные националисты. И тогда нацболам и Кремлю придется одинаково солоно.
Юрий Предтеча
Многочисленные вопросы о том, когда же закончится эра Юрия Лужкова в Москве и почему Владимир Путин обречен снова и снова предлагать москвичам одного и того же мэра, выглядят еще наивнее, чем попытки раскачать лодку самого Владимира Путина. И этот президент (или, точнее, этот тип президента), и этот мэр нам еще очень надолго — лет на двадцать, как минимум. Главное же, что представление насчет типологического различия и даже враждебности москвича Лужкова и питерца Путина чрезвычайно далеко от действительности. Несмотря на разницу биографий, бэкграундов и стартовых условий, сегодня это, в сущности, одно и то же лицо — просто одно круглое и в кепке, а другое вытянутое и без.
Лужков — предтеча, прообраз Путина; лужковская Москва — первообраз путинской России. Это особая форма государственного правления, при которой используется сырьевой, имманентный ресурс — а никак не интеллект или менеджерский талант. В случае Путина таким ресурсом стало сырье, в случае Лужкова — столичность. В самом деле, никаких особых управленческих талантов у московского мэра нет, но есть удивительная способность создать иллюзию собственной незаменимости, неусыпной деятельности, хозяйственности, доглядчивости и распорядительности. Ранний Лужков почти столько же разъезжал по вверенной ему Москве, как ранний Путин — по вверенной ему стране. Пиар Лужкова аккуратно намекал на его единственность и незаменимость — то же самое делает сегодня пиар-служба Путина. Лужков окружил себя верными людьми — Путин тоже сформировал окружение по принципу личной лояльности и петербургского землячества. Лужков деликатно отвел от себя бизнес, аккумулировав его в руках близкого ему лично, но отдельного человека, — и Путин вырастил лояльных олигархов, позволяющих ему оставаться чистым, но одновременно концентрирующим деньги страны в надежных руках. При Лужкове в Москве нет и намека на инакомыслие (разве что лично дозволенное, витринное, строго дозируемое) — и Путин установил ровно такую же систему СМИ, потому что открытое общество ему совершенно не нужно. Если бы лужковская Москва и путинская Россия развивались за счет интеллекта, пресловутых инноваций и общественной активности, тогда, конечно, пресса была бы нужна, умным предоставлялась бы трибуна, общество обсуждало бы свои вопросы и по мере сил решало их; но поскольку и Москва, и Россия развиваются сугубо экстенсивно, то и потребности в интеллектуальном ресурсе у них нет.
Встает вопрос: насколько эта система долговечна? Встает ответ: практически бессмертна. Дело в том, что русский сырьевой ресурс неисчерпаем, а столичность — тем более не та вещь, которая может кончиться. Правда, были определенные попытки перенести часть этой благодати на Санкт-Петербург. Но для этого требуется слишком много сил, денег и перестановок, а главное — нарушится драгоценная стабильность. Дихотомия «Вам нужны великие потрясения — нам нужна великая Россия» давно снята временем: понятно, что без великих потрясений великой России не будет. Ну так и нечего претендовать на величие: нам нужна стабильная Москва и такая же Россия. Конечно, их проблемы законсервированы: дикая коррупция, минимум вертикальной мобильности, дураки на местах, тошнотворность общественной атмосферы, неприязнь остальной России (и остального мира)… Но в странах, где думающие никому не нужны, а изобретательные выглядят балластом, в самом деле бесполезно мечтать о гражданском обществе. «Нас и так неплохо кормят». Поэтому Юрий Лужков — или другой мэтр в кепке, как бы его ни звали, — останется на Москве до тех пор, пока она будет самым богатым и представительным городом России, а Владимир Путин (или другой петербуржец с силовым прошлым) останется российским президентом до изобретения универсального нефтезаменителя.
Впрочем, подозреваю, что заменители никеля и марганца не будут изобретены даже тогда.
Кабачковая метафизика
Давеча на одной крымской набережной при дивном лиловом закате с чайками, нежно-дынной луной и перламутровым свечением моря случился у меня спор с профессором, уехавшим в Штаты тридцать лет назад. Это крупный лингвист с мировым именем и тем американским демократизмом, который не позволяет забронзоветь. В общем, мы сидели с хорошим человеком в хорошем месте — в кафе, допустим,
