«Амальгама», они все имеют красивые и бессмысленные названия — и ждали, пока мне принесут шашлык, а вегетарианствующий профессор получит свои кабачки на гриле.
И он их получил, и попробовал, и захотел вернуть.
— Они неправильно поджарены, — назидательно сказал он официантке.
— Я же ж не жарю, — пояснила она. — Это же ж повар.
— Позовите же ж повара, — сказал лингвист, профессионально переходя на суржик. Явился повар — мальчик лет семнадцати. Профессор популярно, уважительно, но категорично объяснил ему, какие погрешности были допущены при зажаривании кабачков. Повар кивал, но забирать кабачки не хотел. Профессор настаивал на возвращении денег. Начиналась конфронтация.
— Олег, — сказал я, — ну, давайте, в конце концов, я съем эти кабачки. Они выглядят вполне аппетитно.
— Но они должны быть порезаны вдоль! — упорствовал Олег. — Существуют же ж правила! И где соус?
Тем не менее я их съел, профессору принесли удовлетворившие его баклажаны, и инцидент был исчерпан.
— Вот из-за этого вашего рабства вы так и живете, — ворчал американец. — У вас совершенно нет принципа send back! Вам принесли не то — требуйте денег назад.
Я пошел недавно в театр на антрепризу, а там заменили главных исполнителей, на которых я, собственно, и шел. И я потребовал деньги назад, и мне вернули! А вы лопаете с аппетитом любую дрянь, которую вам впаривают, и потому сидите с вашим Путиным!
— Олег, — сказал я кисло, сознавая всю его правоту, — я просто не чувствую себя безупречным. Этот мальчик плохо жарит кабачки, а я, может быть, не очень хорошо пишу, но мы как-то терпим друг друга в силу общенациональной конвенции…
— Вот, вот! «Мы делаем вид, что работаем, а они делают вид, что нам платят!» Всеобщий общественный договор о жульничестве и разгильдяйстве, и потому все кое-как, столы жирные и сортиры грязные…
— Олег! — предпринял я еще одну попытку. — Но ведь русская социальная система тем и отличается, что гибнет при малейшей попытке реформирования. Тем, что я ему верну кабачки, я не исправлю положения в целом, а нервы испорчу — и себе, и ему…
— И потому вы предпочитаете поощрять наглость и некомпетентность. Отлично!
— Я не поощряю их, Олег, — снова попытался я выразить невыразимое. — Я как бы стараюсь не снисходить до этой проблематики… со своих высот, где умом громам повелеваю… Я же думаю о мировой проблематике — что мне воевать за кабачки?
— И все прочее население России, хавающее эту политику и этот сервис, тоже думает о высоком?! Не смешите меня…
Аргументация моя исчерпалась. Я смотрел на луну, выплывающую из-за скалы, и на темнеющее море с платиновой зыбкой дорожкой и думал о том, что всего этого никогда не опишешь, не присвоишь и не унесешь с собой. Того, что мне нужно по-настоящему, не может мне дать никто — а на фоне этой главной и великой недостачи стоит ли думать о сервисе или правах человека? Может быть, нечто подобное ощущает и все население России, чуткое к метафизике, а американцы и в самом деле считают, что счастье зависит от познаваемых причин и может достигаться четкой работой социального механизма.
Кстати, кабачки оказались вполне ничего себе.
Страх спорта
Не подумайте плохого, я действительно очень рад, что России досталась зимняя Олимпиада-2014. Но эта радость — как и всегда в наших обстоятельствах — подсвечена тревогой. Олимпиада — реклама страны, ее ценностей и политического строя. Так было всегда, в том числе и в Берлине-36. Спорт — штука амбивалентная, и в нацистской Германии по этой части все действительно обстояло очень хорошо. Московская Олимпиада-80 была легитимизацией брежневского маразма в глазах значительной части мирового сообщества, и хотя это самое сообщество на нее отреагировало неоднозначно, а Штаты с сателлитами вообще пробойкотировали, но этим они, прямо скажем, ударили и по собственной репутации. Москва ввела войска в Афганистан — но это ж не повод омрачать людям спортивный праздник! В этом и заключается прекрасная амбивалентность, обоюдная удобность спорта: проводя у себя Олимпиаду, ты недвусмысленно рекламируешь свое политическое устройство, но бойкотируя чужую Олимпиаду, ты привносишь политические мотивы в чистое спортивное движение и предаешь идеалы олимпизма. Олимпиада — тот самый случай, когда хозяину позволено больше, чем гостю. И притом, не желая идти в эти гости, ты как бы хамишь лично Кубертену.
Я помню, как рыдала вся страна, наблюдая плачущего олимпийского Мишку, изображенного на лужниковской трибуне тысячами восторженных зрителей. Весь мир увидел, как мы умеем разжалобить и умилить, когда этого хотим. Нельзя было совместить плачущего Мишку и образ империи зла. Так вот, нынешняя Россия во многих отношениях еще и похуже брежневской: унижения остались, сложность разрушилась, культура деградировала, навык личного сопротивления государству утрачен…
Как это ни грустно, но факт победы Сочи и последовавшая за этим вспышка национальной гордости означают прежде всего то, что Россия восприняла решение МОК как очередное верховное одобрение: правильной дорогой идете, товарищи! Абы кому Олимпиаду не доверят! Между тем подозреваю, что именно нынешней России — а поскольку тенденция очевидна, то России-2014 в еще большей степени — хвастаться особенно нечем: она открыла для себя понятие «национальной матрицы», то есть начала гордиться всем, чего стыдилась. Наш застой Западу по-настоящему удобен: при такой модели развития мы — не конкурент. Такую Россию можно и поощрить. Не Китай, прямо скажем.
Но даже если отбросить все эти политические сомнения — пропаганда спорта сама по себе в России традиционно оборачивается контрпропагандой интеллекта и личной свободы. Физкультура — вещь отличная, но лично мне всегда было ближе цветаевское отношение к культу силы и ловкости: это культ опасный, агрессивный, не особенно гуманный. О том, что наша спортивная злость приобретает иногда черты откровенной, закомплексованной, крайне несимпатичной агрессии, все мы помним слишком хорошо, и поведение Леонида Тягачева в скандальных ситуациях нам тоже известно.
Если кому-то после этого покажется, что я против патриотизма, мира и спорта, это будет лучшим подтверждением моих слов.
Русская ценность
Всемирный русский народный собор провел обсуждение «Русской доктрины», которая призвана сформулировать базовые ценности русского общества. У вас не рябит в глазах от слова «русский»? Впрочем,
