поддерживают еще два десятка оппозиционных партий. У Хасбулатова своей партии вообще не было. Коштуница (как, кстати, и Руцкой, и Зюганов) возглавил оппозицию в значительной степени случайно, не благодаря своим исключительным заслугам, а благодаря тому, что его называют «человеком НЕ».
Компромиссов с коммунистами не было. Компромиссов с Милошевичем — тоже. Не замечен ни в антисербской (скорее, наоборот), ни в антирусской риторике. Главное же — как и Хасбулатов с Руцким, абсолютно чист в смысле коррупции. Просто негде было замараться. Для Руцкого, если помните, в свое время придумали знаменитый поддельный траст, для Хасбулатова — легенду о наркотиках; Коштуница всегда занимал в политической жизни Югославии столь малое место, что на него не накопали и этого. Даже не пьет. Вот уже два года появляется на людях в одном и том же костюме ценою около ста долларов США. Если носит очки, то в предельно дешевой оправе. Просто оказался в нужное время в нужном месте. Но и для этого, наверное, нужны способности — только особого рода…
Антинародное животное кошка
Он любит кошек. Это все, что о нем известно совершенно точно. В его маленькой квартире, где он живет вдвоем со старой матерью, их целый выводок. (Одно время Коштуница был женат, жена — Зорица — тоже преподавала право в Белградском университете, официально они не разведены, но живут сейчас врозь; Зорица никакого участия в его политической карьере не принимает и публичности не любит.)
Коштуница может говорить о кошках часами, знает все породы (хотя предпочитает простых, беспородных, вплоть до дворовых). Эта его слабость на полную катушку используется оппонентами. Люди Милошевича даже распространили листовки, в которых обвиняют Коштуницу в любви к неколлективному, неприручаемому и потому антинародному животному. Югославия вообще очень похожа на Россию, только там еще больше национальной гордости, граничащей с национальным отчаянием, в сочетании с бурным темпераментом, и еще меньше здравого смысла. Вот почему выборы там так напоминают выборы главного врача в психиатрической больнице силами основного контингента. Это неполиткорректное сравнение не мое. Лозунг: «Коштуница, вытащи нас из дурдома!» чрезвычайно популярен на всех митингах в поддержку лидера сербской оппозиции.
Он родился в 1944 году в интеллигентской семье, но, как справедливо замечает журналист и знаток Балкан Виталий Портников, интеллигентское происхождение в Сербии далеко еще не означает либеральных убеждений. В школе учился отлично, спортом не увлекался, читал много справочных и биографических изданий; способности проявлял к истории и математике, вообще известен хорошей памятью на факты и цитаты. С языками дело обстоит хуже, художественная же литература вообще никогда его не занимала. Коштуница легко поступил на юрфак Белградского университета и после его окончания защитил там же магистерскую (аналогичную нашей кандидатской) и докторскую диссертации — на темы истории и философии права. К тридцати годам его научная карьера вполне могла считаться образцовой, но тут грянули известные титовские чистки 1974 года.
Вообще, понятие «диссидент» в Югославии с ее промежуточным, двусмысленным положением между «советским лагерем» и свободным миром было довольно относительным. Коштуница был, скорее, инакомыслящим консервативного, национального толка вроде наших почвенников. Одно из его преимуществ перед Милошевичем в том, что сербским националистом он стал задолго до того, как это превратилось в государственную моду (тем более что и национализм этот коммунисту Милошевичу был нужен только для набора очков и развязывания проигранных войн). Коштуница допускал многопартийность и даже высказывался в ее пользу на иных лекциях, но отвергал западный либерализм, подтачивающий основные духовные ценности человека. Главным же предлогом его увольнения стала резкая критика пресловутой титовской конституции, последствия которой страна расхлебывает по сию пору: именно в ней Косово провозглашалось автономией. Коштуница полагал, что это решение гибельно для сербов, чья территория урезается, а национальное достоинство попирается.
Репрессии по отношению к диссиденту оказались мягкими: Коштуницу всего-навсего убрали из университета, лишили преподавательской работы и переместили в Институт общественных наук. После этой почетной ссылки он перешел в Институт философии и общественной теории, директором которого стал в конце восьмидесятых. За это время успел выучиться водить машину, что стало одним из главных его увлечений (в числе других — садоводство, рыбалка, музыка). Было и несколько любовных увлечений, не оставивших в его жизни серьезного следа. На этом пытались сыграть авторы еще одной листовки, приписавшие профессору гомосексуализм. Коштуница проигнорировал эту чушь.
С началом бурных югославских перемен, повлекших за собой распад страны и междоусобицу, Коштуница поучаствовал в нескольких небольших политических объединениях, инициировав, в частности, создание Демократической партии (1989). В ней же активно светился Зоран Джинджич, впоследствии один из лидеров оппозиции, но первые роли играл видный демократ Мичунович. Именно противостояние Мичуновича и Коштуницы вскоре привело к расколу ДП, и без того невеликой: для Мичуновича на первом месте стояла либерализация и демократизация Югославии, для Коштуницы — национальные проблемы сербов. «Речь идет о нашем сохранении как народа», — подчеркивал он, и лозунгом его сторонников была фраза самого Коштуницы: «Сначала Сербия, потом свобода».
Моя хата в центре
Лидер боснийских сербов Радован Караджич, едва ли не самая одиозная фигура в послетитовской истории Югославии, личный друг Коштуницы. Есть много фотографий, где они вместе. Существует даже снимок, на котором Коштуница сжимает автомат Калашникова, а кругом толпятся бойцы сербского спецназа. Было ли это искреннее убеждение или тактический ход — сказать трудно. Во всяком случае, Коштуница несколько раз заявлял, что категорически несогласен признавать Караджича и Милошевича военными преступниками. «Я юрист и понимаю, что это определение юридически некорректно. Мировое сообщество не понимает сербской ситуации. Гаагский трибунал вообще не юридическая, а чисто политическая организация с проамериканской сущностью. Ни о какой выдаче Милошевича после моей победы не может быть и речи (
Коштуница не раз и не два повторил, что единственным поступком Милошевича, который он одобряет, был отказ от подписания соглашений по Косову в Рамбуйе. «Мы не имели права принимать позицию, навязанную Западом», — заявил он.
Так что Коштуница вовсе не идеальное противопоставление Милошевичу. Более того, у Коштуницы и Милошевича столь много общего, что многие в Югославии рискуют говорить, что все, что происходит между ними — хитрая игра, а на самом деле Коштуница… негласный ставленник Милошевича.
Если серьезно, что отличает Коштуницу от его главного оппонента?
Пожалуй, только одно: некоторые называют это интеллигентностью, другие — скромностью. Коштуница потому и оказался лидером сербской оппозиции, что представляет собой более мягкий и как будто цивилизованный вариант националиста.
При этом он не пацифист: неплохо стреляет (хотя с оружием только позировал — предпочитает «отвечать на неправду истиной, а на ненависть — духовной силой»). Героически вел себя тихий профессор 14 сентября этого года, когда в Косове его закидали камнями и помидорами (грузовик с камнями и овощами — кстати, не гнилыми, отличного качества — был пригнан на площадь заранее; помидоры Милошевич оплатил из партийной кассы, выдав участникам акции по два оклада). Устроили побоище молодые активисты милошевичской Социалистической партии во главе с бывшим начальником местной милиции — разбили
