плачет.)
Беклемишев (сурово). Вы хотите выпроводить их?
Рославлева. Конечно. Это было пустое кокетство, но теперь я не хочу, не хочу, не хочу!..
Беклемишев. Вы позволяете мне переговорить за вас?
Босницкий. Ну, что там еще?! Прогнать их через лакея.
Беклемишев (Рославлевой). Можно?
Рославлева. Я боюсь.
Беклемишев (сухо). Пожалуйста, не бойтесь. (Идет к двери.)
Босницкий. Все уж пойдем тогда.
Беклемишев (холодно). Зачем? Выйдет, что струсили. (Уходит.)
Явление 29 Босницкий. Глупая история: дуэль выйдет.
Рославлева стремительно бросается к двери. Босницкий тоже встает, в дверях появляется Беклемишев.
Явление 30 Рославлева. Ну?!
Беклемишев (идет к сцене, сухо). Ушли и больше не придут.
Рославлева. Но что же вы им сказали?
Беклемишев…Сказал им, что здесь живут совершенно порядочные люди, — они извинились и ушли.
Рославлева. Ах, я так, так, так благодарна… Я такая глупая: я не должна была вас пускать…
Беклемишев (морщится). Почему?
Рославлева. Вы писатель, и вдруг из-за меня…
Беклемишев (недовольно). Ну, что там еще!..
Босницкий. А если бы не так благополучно кончилось? И вдруг дуэль? Писатель Беклемишев и известный скандалист маскарадов…
Беклемишев. Конечно, это было бы глупо…
Босницкий. Да, да… Но мне все-таки пора… (Подходит к Рославлевой, иронически целует ей руку, приятельски жмет руку Беклемишеву и уходит.)
Беклемишев провожает его.
Явление 31 Рославлева одна.
Рославлева. Боже мой, боже мой! Что он подумает обо мне? Что мне делать?
Явление 32 Беклемишев входит.
Рославлева (испуганно, ласково обнимая Беклемишева). Милый мой… У тебя что-то есть на душе? Конечно, я знаю, что все эти… Но я сейчас тебе объясню, как все это вышло.
Беклемишев. Какое я право имею?..
Рославлева. Ты? Какое право? Право жизни и смерти. (Решительно.) Милый, ты никогда меня не будешь знать, если не узнаешь мою историю. Я тебе все, все расскажу. Ты всегда так упорно отклоняешься, но ты должен, должен меня выслушать; особенно теперь, когда мне все так ясно, все… Милый, позволь… Беклемишев (нехотя). Расскажи.
Садятся.
Рославлева (оживленно). Слушай… Помнишь, я тебе как- то шутя, на твой вопрос: откуда я? — ответила: «Я спустилась на землю на лунном луче»?.. Ты знаешь, я действительно сошла с луны в том смысле, что я не понимаю ничего в человеческих отношениях… Говорят, надо так, а не так, — надо лгать, надо притворяться… я не понимаю этого, я не могу. Я и хочу, как другие, и всегда все выходит как раз наоборот. Я просто какая-то, верно, проклятая… Вначале я мечтала о подвигах и жертвах, а что вышло из всего этого? Я бросила дом, общество, ушла на курсы. Я не могла поступить на высшие курсы, потому что умела танцевать, ездить верхом, говорить на четырех языках, умела носить парижские платья, но диплома у меня не было. Я была на курсах сестер милосердия… Там я и познакомилась с моим будущим мужем, — он кончал тогда университет, — у него были красивые глаза, он все сидел и молчал, только смотрел, когда другие говорили. Мне казалось, что он молчит потому, что больше всех их знает… он молчал потому, что он дурак был, полное ничтожество, которое я презирала уже, когда шла с ним под венец.
Беклемишев. Зачем же шла?
Рославлева. Да ведь дура же, милый, дура была: жалко было. Год была невестой, обещала, совестно было обмануть… Думала, что замужество отворит мне какие-то двери… Ты слышал, вероятно, говорят: «Девушке ничего нельзя, девушка стеснена, а замужняя женщина свободна…» Этой свободы я и добивалась… Ах, Борис! Как ужасно жить с тем, кого ненавидишь. Я ходила за одним больным, у которого все тело было покрыто ранами; я мыла эти раны… воздух ужасный, ужасный, — но это было счастие в сравнении с тем стыдом, позором, которые я испытывала с мужем… Борис, ведь я пошла за него глупой восемнадцатилетней девочкой. Что я знала? Я сделала страшную ошибку, промах, и за что, сделавши этот промах, я — уже, когда поняла это, взрослая уже, не могла, не имела права исправить своей ошибки? Он бил меня…
Беклемишев. Бил… за что?
Рославлева. Я изменила ему… я думала, что хоть этим отделаюсь от него, я просто обезумела… я ненавидела, я презирала его, себя, всех, общество, это ужасное провинциальное, маленького городка, общество, я хотела всех сразу побить, растоптать, доказать, что лгут же они, что я не раба, что меня нельзя, как вещь, считать своей… показать этому, который, ни на что не способный, жил на мои средства и все время только караулил меня… (Упавшим голосом.) Когда я объявила ему, что изменила, я думала, что он меня оставит… А он бил меня, и, когда я убежала, не дал даже паспорта, — он мне и теперь не дает… я живу так как-то… Мало того, он подал прошение, чтобы наложили на меня опеку, чтоб его назначили опекуном. Он на коленях стоял перед губернатором и плакал, и вот теперь идет следствие: жандармы опрашивают всех… грязь, гадость…
Беклемишев. Но что ж делал тот… с которым ты изменила? Почему он не заступился?
Рославлева. А-а! Я только тем и спаслась, что сбежала. в распутицу, — проехала так пятьсот верст и больше никогда уже никого из них не видела… Я приехала в дом моей тетки, больше некуда было, — я тебе рассказывала, какой ужасной смертью умерли папа и мама. (Вздыхая.) Это такой нелепый дом у тетки… Книжки читают либеральные и ездят по монастырям, помешаны на приличии, на блеске, и рядом с этим и ночные похождения и такая грязь… Но чтоб никто ничего не знал… Все, конечно, знают. Официальное знакомство со всеми, но свой интимный кружок: дураки, пошляки, — вот князь из их общества… И я не лучше, конечно, их была… Мне было девятнадцать лет, я устала и просто решила жить и махнуть на все рукой: решила, что все это только книжная фантазия, там все эти какие-то другие люди, — все негодяи, и всем только надо одного… Два года я жила такой жизнью…
Беклемишев (с усилием). Не стоит касаться ее… Мне необходимо только… Скажи: какую роль играл Босницкий во всей этой истории?
Рославлева. Милый, это наивно, это глупо, ты будешь смеяться, но, клянусь тебе, только потому, что и этот обещал мне какой-то выход.
Беклемишев (с горечью). Тебе, что ж, представлялся
