наполняла душу красивой тоской, а воображение – поисками выхода для героев из безвыходной ситуации, и не давала спать по ночам. Ведь все кончилось хорошо, например, в сказке «Принцесса и свинопас». Ну, так это в сказке! А «Римские каникулы» не сказка? Сказки обязаны заканчиваться хорошо! На то они и сказки! В жизни-то – все иначе. Попытки принцессы Дианы нарушать дворцовый этикет вон к чему привели… Хотя, с другой стороны принц Монако, плюнув на все условности, женился-таки на киноактрисе, а у нас в России – так еще серьезнее. Внук Николая I, великий князь Михаил Михайлович, сознательно потеряв все шансы на престол, женился ведь на внучке Пушкина, Софье, несмотря на разницу в общественном положении! Любовь победила все-таки! Престолы, понимаете, из-за нее шатались! А тут!.. И Саша, стесняясь самого себя, плакал в финале фильма всякий раз, когда его пересматривал. А эта ее улыбка! Боже! Да и вся она сама! Легкая, веселая, а если грустная, то все равно легкая. Воздушное существо, живое воплощение грации и гармонии. И когда Саша засыпал в слезах умиления и восторга, эта небесная улыбка Одри Хепберн оставалась с ним всю ночь, она снилась и рождала фантазии, а они, в свою очередь, приводили к стихам. Юные грезы о счастье, о том, что все еще будет. Ведь было пока так мало, что все возможно в будущем. И даже возможна (А что? А почему бы и нет!) – случайная встреча с этим ангелом, живущим на Земле. Вдруг… Он возьмет и станет знаменитым, как Евтушенко, и поедет в Америку, а там, на приеме в честь дня рождения… ну – кого-нибудь, неважно кого, – он ее встретит, и тогда… Что «тогда», Саша не думал, возрастные различия тоже не подразумевались, не до них было, да и потом – разве ангел может стареть? Однако шло время, мечты горели все менее ярко, потом тлели, потом угасли совсем, и если о чем-то и мечталось, то о вполне нормальном, достижимом. Да и ангел умер в 1993 году от типично земной и страшной болезни с односложным названием… Но это все потом, а в той самой юности Саша напрямую олицетворял собою наиболее показательный фрагмент нашей песенной классики: «Сладкая истома, черемухи цвет. Усидишь ли дома в 18 лет?»… «Сладкая истома» владела тогда Сашей постоянно.
Странно, однако, но ему не в меньшей степени нравилась и другая женщина из прошлого, совсем другая, можно даже сказать – диаметральная противоположность первой, – праздник плоти, гимн сексуальности, торжество чувственности над духовностью. Ее звали и зовут Мэрилин Монро. Пусть ее партнер по фильму «В джазе только девушки» и выразился как-то в том роде, что, мол, целовать Монро – то же самое, что целовать в губы замороженную рыбу (ничего, что я своими словами?..), но Саша все равно хотел бы оказаться хоть на минуту на месте того самого партнера – Тони Кертиса. Опять невыполнимо мечтал!..
Не правда ли, совсем разные две женщины? И обе они нравились Саше больше всех остальных – и их современниц, и живущих потом. Две женщины, давно покинувшие этот мир, нравились, тем не менее, больше всех. Казалось бы, разновидность – своего рода душевной некрофилии, но Сашу можно было понять: ведь они (каждая в своей области, разумеется) до сих пор остались непревзойденными, все последующие «секс-символы» и «ангелы» оказались, в той или иной степени, но – хуже. Два полюса, два идеала… И обе они соединились в представлении Саши, когда он встретил «падшего ангела» Виолетту; образовали для него умопомрачительный сплав кинозвезд, которых он любил и о которых мечтал. Виолетта казалась Саше синтезом несоединимого: что-то в ней было от Хепберн, но еще больше – от Монро. А вместе – братская могила для свободы, независимости, воли, достоинства и прочих полезных для всякого мужчины свойств. Вот потому-то Саша и почувствовал себя вновь простреленным насквозь внезапным появлением Веты – в аэропорту, в его жизни, в другом лете…
Близорукий лирик тогда еще не понял, что Хепберн в Виолетте было столько же, сколько поэзии – в протоколе допроса насильника. Если уж она где и была, то только в той, которую он так глупо проглядел в городе Ижевске. Он поймет это позже, намного позже…
А теперь Ветино попадание было точным еще и потому, что было эффектным во всех отношениях. Неожиданным – само собой, но и ярким, как антре цирковой гимнастки мирового класса. Вета была хороша, как никогда, а азартный и властный блеск глаз придавал ей еще больше шарма. Природу этого блеска Саша помнил слишком хорошо. Слишком хорошо для того, чтобы остатки совестливой памяти о той, которая его спасала недавно, разом выветрились из его опустевшей головы, готовой сейчас лишь к тому, чтобы принять, впитать в себя новую встречу; это облако, состоящее из духов, женственности, кокетства и загадки. Их роман-романс, исчезнувший было навсегда, вновь зазвучал в Саше вторым куплетом, и второй куплет писался прямо на глазах, набело. Романс мог бы начинаться со слов «Былоэ всколыхнулось в нем».
Они обнялись, но Вете этого показалось мало, и она, не смущаясь никого и ничего, поцеловала Сашу в изумленно приоткрытые губы. Хорошо поцеловала… Как следует…
– Ты что здесь делаешь? – спросила она потом.
– Да вот отправляю в Югославию группу моделей, – кивнул Шурец в сторону девушек, которые таращились на их встречу с высоты своего одинакового роста. – А ты?
– А я в Бельгию.
– Зачем? – глупо поинтересовался Саша.
– Да так просто, – сказала Виолетта, а потом вдруг добавила, сияя глазами. – А я замуж выхожу, – и показала на Гамлета, смотревшего на них с опасно возрастающим интересом. Она показала по-детски невежливо, пальцем. – Что, шок, да? Шок? – спросила она с жадным любопытством. «Шок» с некоторых пор было ее любимым словом. Ей нравилось не только слово, но и само понятие «шок», и все с ним связанное, например, – реакция шокируемого. Вопрос о браке с Гамлетом на повестке дня не стоял и не собирался стоять, но Вете хотелось сейчас еще чем-нибудь Сашу поразить, хотя – куда уж более…
– Ну почему «шок»? – смущенно, но и с некоторым оттенком досады молвил Шурец, – нормально. Так и надо. – Затем досада все-таки проявилась. – «Неравный брак», – бестактно пошутил Саша.
– Ну почему «неравный», он всего на 25 лет старше.
– Всего?
– Да, всего… – хулиганский блеск в Ветиных глазах становился все ярче, все разгорался, и она вызывающе предложила. – Познакомить?
«Почему бы и нет», – подумал Саша, а вслух сказал: – Не стоит… Зачем?..
– Ну, тогда я сбегаю к нему, объясню, кто ты, а то вон он уже как смотрит.
– А кто я? – поинтересовался Шурец.
– Да навру что-нибудь, – игриво ответила она. – Не правду же ему рассказывать. А потом сразу вернусь, ладно?
И она побежала к своему ревнивому кавказцу врать о причине уж слишком теплой встречи со старым знакомым.
До окончания регистрации и прочих формальностей оставалось 30 минут. Саша перестал общаться со своей группой, на вопросы отвечал невпопад и все смотрел в ту сторону, куда убежала Виолетта. Неясная – без всяких видимых причин – тревога постепенно заполняла его. Разлад, душевный разброд, чего-то не хватает, необъяснимое беспокойство – все это испытывают некоторые люди при магнитных бурях и полнолуниях. Ничего похожего, по крайней мере в последние два месяца после возвращения из Ижевска Саша не испытывал. Напротив, эти два месяца были чуть ли не самыми удачными в его жизни. Мало того, что глаз был вылечен без последствий, но еще и дела складывались как нельзя лучше.
«Ну, какие у поэта могут быть дела?» – пренебрежительно спросит какой-нибудь человек, привыкший к мысли, что дела могут быть только у бандитов, бизнесменов и чиновников. А вот именно поэтические дела и могут быть, а если не конкретно поэтические, то литературные. Саша получил неожиданное приглашение быть автором одной новой юмористической программы на телевидении, затем поступило еще одно, с радио, чтобы Саша сочинял для комик-группы пародийные тексты, пародии на наиболее популярные песенные шлягеры. А уж этот профиль деятельности был для Саши самым любимым полем, которое он пахал и перепахивал с наслаждением, весьма далеким от кропотливого труда. И за такое наслаждение еще и деньги платили! Кроме того, Саша получил сразу несколько заказов на песни от известных композиторов и певцов, а все потому, что слава его, как автора качественных песенных текстов, росла. Все в этом пестром мире поп-звезд знали, что Саша не халтурит и сочиняет не по той распространенной методике, суть которой исчерпывающе сформулирована опять же в одной песне: «раз дощечка, два дощечка – будет лесенка, раз словечко, два словечко – будет песенка». Вот это «раз словечко, два словечко» – Саша себе никогда не позволял. Словом, творческая жизнь шла бурно, и перспективы открывались самые благоприятные. А тут отчего-то – неясная тревога и сумбур в чувствах.
Виолетта вернулась, продолжая сиять и чего-то хотеть… Что она там наплела про него жениху, Саша и
