жилах. Господи, какие это были дни! Приятные дни… Кристиано приказал себе не думать об этом. Воспоминания возбуждали его, требовали увести ее в спальню и любить на шелковых простынях, как она того заслуживает. Антонелла такая отзывчивая, такая пылкая и чувственная. И пусть она была неопытна, но быстро наверстала упущенное. Как ему забыть ее поцелуи и ласки?
Антонелла решительно направилась к нему, опустилась в кресло напротив и скрестила ноги. В этот раз ему пришлось приложить немало усилий, чтобы не любоваться ее обнаженной кожей, там, где заканчивалась юбка, и не представлять, что скрывается под юбкой.
Небеса… Рай… Блаженство…
— Твой брат был рад услышать, что ты жива‑здорова?
— Очень рад. — Она изучала свой ноготь. Рука ее слегка дрожала. Усталость, наверное. Или нервы.
Кристиано нахмурился. Ему было жаль Антонеллу. Хотелось видеть ее счастливой. Ее жизнь, как он выяснил, была пронизана чувством вины и страха. Похоже, он усугубил ситуацию. И все же у него нет выбора.
Она вздохнула и взглянула на него:
— Данте хочет встретиться с тобой, прежде чем согласится продавать тебе руду.
Кристиано с трудом скрыл раздражение. Он не предполагал, что король Монтеверде будет упрямиться, когда время почти вышло.
— Какой смысл? У вас не осталось другого выхода. Или Данте готов отдать страну под иностранный контроль.
— А разве не это ты предлагаешь? — спросила она, сверкая глазами.
Он оставил ее реплику без внимания:
— Мы братские народы, Антонелла. Мы понимаем друг друга лучше, чем кто‑либо другой.
— Не уверена, что мы вообще понимаем друг друга, Кристиано. Если бы понимали, не воевали бы.
— Я покончу с войной, обещаю.
Антонелла покачала головой:
— Для этого усилий одного решительно настроенного принца недостаточно. Интересно, действительно ли ты знаешь своих соотечественников?
Шок пригвоздил его к месту.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Старая неприязнь имеет глубокие корни. Нельзя изменить мнение людей за одну ночь. Это невозможно.
Кристиано выгнул бровь:
— Мы с тобой довольно быстро изменили мнение друг о друге, разве нет?
Антонелла в этот момент выглядела удивительно хрупкой и красивой. Ему хотелось притянуть ее в объятия и целовать до тех пор, пока она не вспыхнет и не застонет.
Господи! Он теряет голову, и это ему совсем не нравится.
— Нас всего лишь двое, — возразила Антонелла. — И честно говоря, я не думаю, что между нами что‑то изменилось. Мы были любовниками, да. Но я тебе безразлична, не так ли, Кристиано?
— Ты мне небезразлична, — возразил он, удивляясь собственной горячности. Антонелла дорога ему точно так же, как дорог любой, кого он считает другом. Кристиано только сейчас понял это.
Антонелла не смотрела на него.
— Боюсь, этого недостаточно.
Он схватил ее за руку, сжал:
— Все, что было между нами, искреннее и настоящее, Антонелла. Никогда не сомневайся в этом.
Она, казалось, колебалась, словно размышляла о чем‑то. Но то, что она сказала дальше, он никак не ожидал услышать:
— Я хочу большего. Я хочу любви, Кристиано. Я хочу, чтобы ты чувствовал то же, что чувствую я.
Он отпустил ее, снова откинулся в кресле.
Любовь… Она любит его. Вот этого он не предвидел. Девственница Антонелла питала глубокое недоверие к мужчинам и все же отдалась ему. Ему следовало держать себя в руках и не становиться ее первым возлюбленным.
Ее слова так соблазнительны! Но он не может это сделать. Он не имеет права полюбить эту женщину. Это было бы предательством по отношению к Джулианне, к ее памяти, к ее жертве. Если он не смог любить свою жену так, как она того заслуживала, едва ли он способен полюбить кого‑либо вообще.
Гнев начал побеждать. Лед затушил пламя. Он принял решение несколько лет назад и не изменит себе. Слишком поздно.
— Я не могу дать тебе больше, — холодно произнес Кристиано. — Я утратил способность любить, когда монтевердианская мина унесла жизнь моей жены.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Антонелла проснулась, когда самолет начал снижаться над Сент‑Анджело, столицей Монтероссо. Выпрямившись в кресле, она пригладила волосы. Кристиано сидел чуть поодаль, глядя на экран ноутбука.
Сердце ее щемило от боли. Он не любит ее. Никогда не полюбит. Он не может забыть умершую жену.
Беспокойство Антонеллы усиливалось с каждой минутой. Она никогда не бывала в Монтероссо. Похоже, она станет первой из четырех поколений Романелли, чья нога ступит на монтеросскую землю. Эта мысль не принесла ей утешения. Как и косые взгляды стюардесс. Они не желают видеть ее здесь. Равно как и она не желает быть здесь.
Кристиано постучал по клавишам, закрыл ноутбук. Он принял душ и переоделся в свежий костюм. Наследный принц Монтероссо выглядел очень красивым и царственным. Антонелла разгладила юбку руками, чувствуя себя в простеньком сарафане плохо одетой. Шелк был бы намного предпочтительнее, но ей не хотелось лишиться очередного платья, поскольку его придется гладить. Едва ли она выдержит еще одно открытое проявление враждебности.
— Ты, кажется, нервничаешь, — бросил Кристиано, словно только сейчас заметил ее присутствие.
— Да? Как странно.
Кристиано улыбнулся — лучше бы он этого не делал. Это лишь усилило боль в сердце.
— Тебе нечего бояться, Антонелла. Ты под моей защитой. И Монтероссо — вполне цивилизованная страна.
Хотела бы она разделять его уверенность. Но то, что осталось от шелкового персикового платья, являлось доказательством разногласий между их народами. Может, Кристиано и намерен покончить с войной, но она не сомневалась, что его ожидает сопротивление с обеих сторон. И не потому, что люди хотят воевать. Просто они не верят, что другая сторона выполнит свою часть договора. Вражда пустила глубокие корни.
Встреча Кристиано в аэропорту была организована по высшему разряду. Почетный караул вытянулся по стойке «смирно» по обе стороны красной дорожки, когда они спустились с трапа. Антонелла держалась позади Кристиано, надеясь не привлечь к себе внимание. Было темно, но прожектора освещали летное поле. Она надела солнцезащитные очки с большими стеклами и опустила голову.
Когда они проходили через толпу журналистов, защелкали фотокамеры, замелькали вспышки, посыпались вопросы. Кристиано повернулся и взял Антонеллу под руку, затем помахал журналистам. Вспышки засверкали интенсивнее, толпа зашумела. Секунду спустя они уже были возле «роллс‑ройса» и нырнули внутрь. Шофер в униформе захлопнул дверцу и сел за руль.
