продрогшими. Кофе был горячим и ароматным. Ольга пила его, как пьют дети, – сжимая бока чашки обеими ладонями и с наслаждением вдыхая запах.
Из синего воздуха величественно выплыл ярко освещенный купол Казанского собора, чуть позже из мрака выступила и его грандиозная коринфская колоннада. На скамейках перед неработающим фонтаном сидели подростки. В сгустившихся сумерках мерцали огоньки их сигарет. До слуха Корсака долетел девичий смех. Он вздрогнул. Этот смех в сумерках снова напомнил ему об Ольге.
– Ну хватит, – со злостью сказал себе Корсак. – Хватит чертовщины.
Девушка снова засмеялась, и Корсак ускорил шаг, словно старался убежать от своего прошлого.
Ориентиром служил Дом Мертенса, возле него Глеб перешел через дорогу. Еще несколько минут, и он на месте.
Двери лифта с грохотом раскрылись и выпустили Глеба наружу. Он нажал на кнопку электрического звонка, подождал немного, однако ответа не последовало. Снова позвонил – и опять никакой реакции.
Глеб полез было в карман за телефоном, но вдруг заметил, что дверь не заперта. Он нажал на ручку, и дверь бесшумно открылась. Прежде чем что-то предпринять, Глеб на всякий случай еще раз позвонил. Не дождавшись отклика и постояв немного в нерешительности, он вошел в квартиру.
Первым, что почувствовал журналист, был холод. Здесь, в темной прихожей, было холоднее, чем в подъезде. Корсак удивленно замер на пороге. Поежился. Затем нашарил выключатель и зажег свет.
Прихожая коллекционера своими размерами напоминала гостиную. Обитый красным бархатом диван, изящные бронзовые лампы на стенах, декорированных под грубую каменную кладку. Прямо напротив двери – небольшой пейзаж, написанный маслом и изображающий развалины средневековой крепости, поросшие травой и молодыми побегами деревьев. На соседней стене – три гравюры Данте Габриэля Россетти[6]. В квартире стояла тишина.
– Есть кто-нибудь дома? – громко спросил Глеб.
Ему никто не ответил.
– Сергей Анатольевич, это Корсак! Журналист!
И снова тишина.
Глеб шагнул в направлении ближайшей комнаты. Внезапно он почувствовал, как по его телу пробежал озноб, и вдруг понял, что это вовсе не от холода. В душе ледяной волной поднимался страх.
До входа в комнату оставалось всего три шага, но Корсак почувствовал, что сделать их будет очень нелегко. Черный прямоугольник дверного проема напоминал вход в склеп. От него тянуло сквозняком.
– Сергей Анатольевич, вы здесь? – Глеб перевел дух и громко сказал: – Я вхожу в комнату!
Несмотря на царящий в квартире холод, лоб журналиста покрылся крупными каплями пота.
«Да что же со мной происходит?» – подумал он.
Приведения? Ну, это полная чушь. Никаких привидений не бывает. Внезапно Корсаку захотелось убежать. Бросить все, забыть о картине, о коллекционере, пулей вылететь из подъезда, поймать такси и уехать на вокзал.
«Дурак, – сказал себе журналист, – да возьми же ты себя в руки. У тебя просто разыгралась фантазия. Ты ведь даже не знаешь, что там».
Однако Корсак знал, что ждет его в комнате. Знал, что увидит.
Превозмогая страх, Глеб сделал еще один шаг по направлению к темной комнате, и тут его ноздри уловили едва слышный запах мускуса и сухой травы. Запах этот снова заставил Глеба поежиться. Ему вдруг показалось, что аромат исходит от живого существа, и существо это притаилось во мраке комнаты и ждет его. Как только он войдет, оно набросится и разорвет на части.
Возможно, впервые в жизни Корсак пожалел, что у него нет оружия.
– Я вхожу в комнату! – сказал он подрагивающим голосом. Сжал кулаки и добавил: – Если там кто-то есть, лучше подайте голос. Я вооружен, слышите? У меня есть пистолет, и я пущу его в ход. Без колебаний!
Корсак мысленно досчитал до пяти, чтобы успокоиться, и вошел в комнату. В лицо ему дунул холодный воздух. Выключатель удалось нащупать не сразу. Тихий щелчок – и яркий свет люстры осветил кабинет коллекционера. В том, что это именно кабинет, сомневаться не приходилось. Вдоль стен стояли стеллажи с книгами и художественными альбомами. На специальных декоративных полочках замерли в боевых позах черные африканские скульптурки из эбенового дерева. Над камином висела старинная карта Венеции в тяжелой деревянной раме.
Тяжелое кожаное кресло было повернуто к окну. Над массивной прямоугольной спинкой кресла возвышался затылок сидящего человека. И затылок этот был абсолютно седой.
– Сергей Анатольевич, – тихо позвал Глеб, – с вами все в порядке?
Мужчина в кресле не двигался. Затаив дыхание, Корсак осторожно обошел кресло и заглянул коллекционеру в лицо. Некоторое время Глеб стоял неподвижно. Потом разлепил разом пересохшие губы и прошептал:
– Господи…
Он пятился от кресла до тех пор, пока не уперся спиной в стену.
Только теперь он обратил внимание, что окно в комнате распахнуто настежь. Сквозняк тихонько шевелил штору, и Корсак понял, что это не единственное открытое окно в доме.
Он стал осматривать стены кабинета в поисках картины Брейгеля. В одном месте, между секретером и старинным резным шкафчиком, зиял пробел: обои здесь были темнее, чем вокруг. По всей вероятности, раньше на этом месте висела картина, но теперь от нее остался лишь гвоздь.
Странный запах мускуса и сухой травы чувствовался уже не так сильно. Благодаря открытым окнам минут через двадцать он должен был выветриться совсем. От внезапного порыва ветра штора тихонько прошуршала оборками по паркету. Глеб вздрогнул и покосился в сторону кресла.
«Надо уносить отсюда ноги, – сказал себе Глеб. – Чем скорее, тем лучше!»
Глеб осторожно, пятясь боком, чтобы держать в поле зрения страшный затылок мертвеца, выбрался из комнаты, затем выскочил из квартиры и, не дожидаясь лифта, сбежал вниз по ступеням.
Когда он шагал по улице, жуткое лицо трупа все еще стояло у него перед глазами. Бледное и застывшее, как у скульптуры, с искаженными чертами и вывалившимися из орбит глазами. Лицо человека, испытавшего перед смертью настоящий ужас. И эти вставшие дыбом седые волосы…
(Перед поездкой Корсак влез в Интернет и отыскал биографию Дзикевича. Там было и фото. В мертвеце, сидящем в кресле, с трудом можно было узнать моложавого сорокадвухлетнего мужчину с широким смуглым лицом и черными как смоль волосами, смотревшего на Глеба с фотоснимка. Но, безусловно, это был он.)
Торопливо шагая мимо Казанского собора, журналист вдруг отчетливо почувствовал, что за ним наблюдают. Он быстро обернулся, однако на улице было слишком темно, чтобы что-то разглядеть.
Через минуту Корсак поймал такси и, забираясь в салон, снова быстро оглянулся. Шагах в десяти от бордюра стоял человек. Лица не было видно. Просто темная неподвижная фигура. Непонятно даже, в какую сторону смотрит незнакомец. Глеб с трудом подавил в себе желание подойти к нему и щелкнуть перед лицом зажигалкой. Возможно, так и нужно было сделать, но щепетильность взяла верх. Корсак забрался в машину и захлопнул дверцу.
– Московский вокзал, – коротко сказал он водителю.
12
Сергея Анатольевича Дзикевича природа одарила разнообразными талантами. Он хорошо рисовал, замечательно играл на пианино, а в молодости даже сочинял стихи – по словам старших друзей- литераторов, «весьма и весьма недурственные». Лет до двадцати восьми Сергей Анатольевич считал себя гением. Не то что бы он каждый день говорил себе: «Я гений». Нет, ничего подобного. Просто он чувствовал, что стоит ему отвлечься от посторонних дел, и он совершит нечто действительно великое. В
