фотографии, книги, грязное белье, пустые бутылки. Похоже, в детстве вашему другу никто не объяснил, для чего нужны шкафы.
Глеб вспомнил, что еще в общаге чудовищная неряшливость Пети Давыдова стала притчей во языцех, и невольно улыбнулся.
– Я рылся в этом хламе минут десять, – продолжил сыщик, – пока не увидел, что картина стоит у меня под самым носом. На стуле. Заваленная грязными майками и рваным покрывалом. Похоже, ваш друг относится к живописи без всякого почтения.
– Похоже, что так, – ответил Глеб.
Сыщик хрипло кашлянул в кулак и продолжил рассказ:
– В тот день я здорово простыл и на работу вышел с температурой.
– Какая самоотверженность, – усмехнулся Глеб.
– Я уже собрался уходить, но вдруг почувствовал странный запах. Что-то вроде сухой, пыльной травы. У меня закружилась голова, перед глазами все поплыло… Видимо, начался жар. Я упал прямо там, возле картины. Не знаю, сколько провалялся. Очнулся, когда услышал, что кто-то открывает ключом дверь. Поднялся с пола… Чувствовал я себя хреново, будто с большого перепоя. В углу комнаты была небольшая кладовка, я решил спрятаться там. Закрывать дверь плотно не стал – оставил щель для наблюдения… Это был ваш друг. Выглядел он неплохо – довольный, свежий, что-то насвистывал себе под нос. Я стал ждать, что будет дальше. Ждал около получаса, ну или около того.
– Выдержки вам не занимать, – заметил Глеб.
Сыщик сухо произнес:
– Это моя работа. Я решил дождаться подходящего момента и смыться. За все это время ничего значительного не произошло. За исключением одного момента… – Сыщик мучительно поморщился и произнес: – Запах. Тот самый, который я почувствовал, когда бродил по квартире… он стал очень сильным. У меня искривление носовой перегородки и хронический гайморит, поэтому я плохо чувствую запахи. Но
Тут сыщик замялся.
– Что вы почувствовали? – спросил Глеб.
– Страх, – негромко ответил сыщик. – Мне стало страшно. В голову полезли разные мысли. Мерзости… Идиотские воспоминания, о которых я и думать забыл. Пот катился по спине градом. Сердце колотилось, как у девственницы в первую брачную ночь. Что было потом, я смутно помню. Все было как будто в тумане. Ваш друг метался о комнате, потом упал и стал кататься по полу. Ему вроде казалось, что его кто-то душит. Не знаю, может, так оно и было. Я в тот момент мало что соображал.
– Ну а потом? Что было потом? – спросил Глеб.
– Потом он выскочил из квартиры. Я вышел из кладовки, но в квартиру снова кто-то вошел, и мне пришлось снова прятаться. Сперва я подумал, что это вернулся ваш друг, но это был совсем другой человек. Он был одет в темное пальто с поднятым воротником и черную бейсболку. На носу – темные очки. Идиотский маскарад, но он помог. Лица я не разглядел.
– Но это был мужчина?
Сыщик задумался. Потом вздохнул:
– Не знаю. Окна в гостиной были зашторены. За окном начинало смеркаться. И потом – этот маскарад…
– Что незнакомец делал в квартире?
– Открыл окна – в гостиной и на кухне. Потом взял картину Тильбоха и ушел. Да, и еще – пока он был в квартире, он зажимал нос платком. Но к тому моменту запаха я уже не чувствовал. Возможно, из-за моей болезни. Вот и вся история. Я бы никогда вам не открылся, но мне нужно было кому-нибудь это рассказать. Просто чтобы не свихнуться.
– Вы рассказывали об этом Амирханову?
– Не все. Только про то, что меня кто-то опередил. Амир страшно бесился, кричал, что лишит меня гонорара. А я и не возражал, лишь бы поскорее освободиться от этого дела. Честно говоря, беготня за картиной здорово меня утомила.
– И каково ваше мнение обо всем этом? – спросил Глеб.
Сыщик подумал и ответил:
– Трудно сказать. Такого ужаса я не испытывал никогда. Если бы я не был атеистом, я бы решил, что в квартире фотографа орудовал дьявол. Но наверняка этому можно найти и рациональное объяснение.
– И какое о вы нашли?
Сыщик усмехнулся:
– Никакого. Боюсь, что за объяснениями мне придется идти в церковь.
– Вы больше не возвращались в квартиру Давыдова?
– Я скорее залезу в пасть льву, – сказал сыщик. – Спасибо, что спокойно меня выслушали, Корсак. Я боялся, что вы занервничаете, и мне придется применить силу, чтобы вас успокоить.
– Интересно было бы на это посмотреть.
– Да, вы крепкий орешек, я знаю. Сейчас я уйду, а вы постараетесь обо мне забыть. В этом деле я больше не участвую. Мой вам совет – держитесь от картины подальше. Сердцем чую – она принесет еще немало бед.
Голос Шатрова звучал устало:
– Алло, Корсак, это Шатров. Мы нашли твоего друга. У парня здорово поехала крыша. Сидел под деревом, на Павелецкой площади, в компании бомжей. При задержании сопротивлялся, даже укусил патрульного за руку. А запашок от него…
– Где он сейчас?
– В Кащенко. Парень очень агрессивен и не помнит даже своего имени. Тебя-то уж точно не узнает.
– Ясно. Спасибо.
– Не за что. Кстати, мне доложили, что он все время твердит про какой-то ключ, подсвечник и часы. Не знаешь, что это значит?
– Нет.
– Ну, тогда бывай.
Шатров положил трубку.
Глеб задумался.
Ключ, подсвечник и часы. Ultimam cogita. «Думай о последнем». О чем «последнем»? Или – о ком? Ключ-подсвечник-часы, ключ-подсвечник-часы… Думай о последнем… Ключ-подсвечник… В мозгу Глеба забрезжила какая-то мысль, но он никак не мог ее ухватить.
Глава 5
1
Высокий парень во фризовой шинели с судками в руках (по виду – типичный лакей, несущий из трактира обед для своего барина), задумавшись о чем-то своем, хотел было перейти через дорогу, но костлявый мужичонка в поношенном треухе схватил его за рукав и дернул обратно на тротуар. Карета, под которую непременно угодил бы парень, не случись рядом мужика, бодро прогромыхала по брусчатке мимо.
– Вот черт! – выдохнул лакей, приходя в себя. – Чуть Богу душу не отдал! Спасибо, друг!
Мужик беспечно улыбнулся в ответ. Затем оба повернули головы и посмотрели вслед карете. В ней сидел осанистый, бородатый мужчина в дорогой одежде и с лаковой тростью в руке. Блестящие черные глаза смотрели по сторонам надменно и спокойно.
– Это кто ж такой поехал? – поинтересовался мужик у парня. – Какой-нибудь князь? Али енерал в отставке?
