толпы. Задумчивое лицо его, с суровой складкой над переносицей и вспухшей жилой на лбу, было бледным и слегка одутловатым. Роскошная борода и пушистые усы были так густы, темны и сизы, словно бы их сотворили из грозовых туч. В глубоко посаженных глазах Брокара не отражалась даже искра света.
Рядом с Брокаром стал еще один господин – в великолепном, дорогущем сюртуке; сам невысокий, широкоплечий, вальяжный, с русой ухоженной бородой. Его толстые пальцы были усеяны кольцами и перстнями.
– Бессмысленное копошение, – тихо произнес Брокар по-французски. – Как это грустно.
– Да уж, возятся людишки, – поддакнул по-русски широкоплечий. – Муравейник, не иначе. Сегодня мы их одариваем, а назавтра каждый нам сам монетку понесет. И еще в ноги поклонится, чтоб мы взяли. Вы на старичка того посмотрите! Видите? Уже и портки стягивает! Как там говорит Шарлотта Андреевна?
Русобородый желчно засмеялся. Брокар посмотрел на него тяжелым взглядом и спросил по-русски:
– Откуда в тебе столько высокомерия, Алексей?
– А что ж, разве я не прав? Вы ведь и сами так о людях думаете. Я только у вас учусь.
– Когда это я плохо говорил о людях?
Бурдаков (а это был именно он) усмехнулся:
– А тут и говорить не надобно. Достаточно увидеть, как вы на них смотрите.
– Интересно, – усмехнулся Брокар. – И как же?
– Как Наполеон на пленных турок. Глядите и думаете, что выгоднее – расстрелять или в море утопить? Утопить выгоднее, поскольку на пули тратиться не придется.
– Хочешь сказать, что, думая о людях, я пекусь только о собственной выгоде?
Бурдаков добродушно улыбнулся:
– А как иначе-то? Люди для того и существуют, чтобы удобнее и ловчее их обирать. Али нет?
Брокар вздохнул:
– Ох и черный у тебя язык, Алексей.
– Лучше язык, чем душа, – философски заметил Бурдаков. – А с фонтаном это вы здорово придумали. Я бы ни за что не догадался. – Бурдаков достал из кармана жилетки круглые часы на массивной золотой цепке, откинул крышку, глянул на циферблат и сказал, убирая часы в кармашек: – Вечереет. Скоро темнеть начнет, а Шарлотта Андреевна просили вас сегодня быть пораньше.
Генрих Афанасьевич ничего не ответил. Он продолжал наблюдать за сутолокой внизу, и лицо его делалось все мрачнее и мрачнее.
– Что-то вы в последнее время не в духе, – небрежно заметил Бурдаков. – Капиталец растет, а настроеньице падает. Парадокс, однако.
– В жизни есть вещи поважнее капитала, – сухо сказал Брокар.
– Конечно, есть, – согласился Бурдаков. – Но и их можно купить. Вопрос лишь в цене. Посмотрите на этих людишек! Думаете, отыщется среди них хоть один человек, который бы вам не позавидовал? Они душу дьяволу продадут, лишь бы к вашему положению на шаг приблизиться. Вы и сами это знаете. Да что деньги! Любой вельможа перед вами на задние лапки встанет, когда вы того захотите.
Брокар сделал недовольное движение губами и сухо произнес:
– Ну довольно болтать. Завтра утром появишься в магазине за полчаса до открытия. Полицейских расставишь, как я велел. Эссенцию распылишь в воздух за пару минут до того, как откроется дверь. Ты сделал, что я просил?
– Вы насчет букета? – уточнил Бурдаков.
– Да.
– Все готово.
– Что герцогиня?
– Докладывают, что будет с минуты на минуту.
– Хорошо. Ступай теперь.
– Слушаю, Генрих Афанасьевич! – Бурдаков собрался было идти, но вдруг остановился, немного помедлил, словно бы о чем-то размышляя, затем заговорил опять: – Между прочим, я тоже кое-что придумал.
– Ты это о чем? – глянул на него Генрих Афанасьевич.
– Помните, вы давеча сетовали, что русские барышни предпочитают вашим духам духи Пино и Любэна?
– Что ж тут удивительного, когда мои духи – русские, а те – французские?
– Обидно, однако же.
Да, ситуация была обидная. Упорство русских женщин злило Брокара, а когда он задумывался об этом, даже приводило в бешенство. Он был уверен, что его духи нисколько не уступают французским и даже превосходят их по качеству. Бьют по всем позициям, как сказал бы старик Равэ, царство ему небесное. Но такова уж сила традиции, что московские барышни, а вместе с ними и петербургские, активно покупая мыло и саше Брокара, в упор не замечали его первоклассных духов. Слава Тебе, Господи, мужья их не так глупы, потому хоть одеколоны расходятся «на ура». Но духи… Не помогают даже изысканные флаконы, сделанные из горного хрусталя.
Несколько лет ушло у Брокара на то, чтобы завоевать рынок и расширить дело. Спустя восемь лет после основания «заводика» Генрих Афанасьевич приобрел усадьбу в Серпуховской части, а затем и несколько соседних участков. «Заводик» превратился в настоящую фабрику. Молодой Брокар не гнушался никакой работой. Он появлялся в цехах раньше своих технологов, вникал в каждый нюанс производства, внимательно отслеживал новинки европейской парфюмерии. Однажды он положил перед Шарлоттой несколько кусков мыла и сказал:
– Мон шер, взгляни на эти предметы и выбери среди них лучший!
Шарлотта внимательно осмотрела благоухающие куски мыла, потерла их пальцами, понюхала, после чего выдвинула один из кусков вперед и уверенно сказала:
– Этот!
Брокар засмеялся и расцеловал жену.
– Мое мыло лучше европейских сортов! – объявил он. – И это только начало! Увидишь сама, скоро мои духи и одеколоны побьют французские!
Однако с духами по-прежнему не получалось.
– Ну что там у тебя? – спросил Брокар, недовольно поглядывая на Бурдакова.
– Идея простая, – ответил тот. – Послезавтра из Парижу должна прибыть партия духов Любэна.
– Ну.
– Вот я и говорю: хорошо бы нам взять французские духи и перелить в наши флаконы. А потом выставить на продажу и посмотреть, что будет.
Брокар нахмурился:
– Ты понимаешь, что предлагаешь? Это же подлог. Преступление.
Бурдаков махнул рукой:
– Да бросьте вы. Вы же сами мне внушали, что настоящий «афер» нельзя делать в белых перчатках. Ваши слова.
Генрих Афанасьевич посмотрел на беснующуюся внизу толпу и задумчиво потер ухоженными пальцами бугристый, высокий лоб.
– Идея хороша, – проговорил он наконец. – Много дерзости требует, но дерзости нам с тобой не занимать. Сам придумал или подсказал кто?
– Кто ж подскажет? – самодовольно отозвался Бурдаков. – Ясное дело, сам!
Брокар прищурил темные глаза:
– У тебя, кажется, скоро именины? Если дело выгорит, получишь от меня роскошный подарок.
Бурдаков усмехнулся в русую бороду.
– Спасибо, коли так, – сказал он. – Но я не из-за подарка. Я единственно, чтобы преданность вам мою доказать и делу нашему общему помочь.
– Ну так, так, – примирительно сказал Брокар. – Сегодня же обсужу эту мысль с женой.
