детски набрал воздуха в грудь и запнулся.
– Давай-давай, – подбодрила я. – Если удивишь, я тебя даже не поколочу.
– Мне нужна твоя помощь. Не удивил. Тоже мне еще, откровение. Ты столько налажал за восемь лет без меня, что я даже не знаю, почему я не сижу у символического холмика. Например, в песках какой-нибудь сраной планетенки, над которой тебя не стало.
– Я нашел, как вылечить Рей.
– И у тебя хватило хамства просить…
– П-пожалуйста!.. Хм, эдак на нас скоро начнут оборачиваться. Если бы мне не было так интересно, я бы заставила тебя еще унижаться.
– Послушай, давай я тебе расскажу, а ты меня исправишь. Синдзи смотрел на меня – неприятно уверенно смотрел, скажу я вам,
– а потом кивнул.
– Ты восемь лет назад свалил к звездам со своим ненаглядным сокровищем. Я осталась на службе, а до того услышала «я люблю тебя», дала тебе по глупости – и вот мы мило с тобой беседуем в окружении полусотни котов, и я тебе даже накидать не могу. Я перевела дыхание. Черт, мне надо просто поставить тут все вверх дном, зажать свою тревожную кнопку и вывернуть наизнанку гребаный пограничный мирок, так что он, сука, взлететь не успеет. А я вместо этого расковыряла застарелую лужу желчи и сижу плююсь, плююсь, плююсь…
– Короче, – оборвала я себя. – Где я ошиблась?
– Н-нигде. Сука, мразь, паршивец, глаза выдавлю…
– Т-только я еще добавлю, – спокойно сказал обормот. Официант – какой-то человеческий выродок с протезом на правую руку – подал напитки. Я смотрела поверх высоченной колбы – ну не стаканом эту срань называть, а? – и пыталась придумать, что он скажет. Обормот был омерзительно хладнокровен, даже заикался точно в меру.
– Ты осталась на работе, с целью в ж-жизни. У тебя появилась лучшая в мире наставница, с к- которой тебе вечно соревноваться. Ты родила дочь, и в к-конце концов нашла себя. Т-тебя не мучают голоса. Я молчала. Эта синеглазая сволочь сейчас копалась у меня в печенке и выкладывала ее ломти на стол.
– А я улетел к звездам всего лишь с к-кораблем и надеждой. У тебя теперь есть все, а у меня – т- только половина того, с чем я улетел.
– Так я и думала, – сказала я, облокачиваясь на спинку стула. – Плачешься и давишь на жалость. Если мне так круто, что ж я за тобой-то бегала? Синдзи отпил из стакана слизистый коктейль. Ненавижу эти все коллоидные извраты, в аду бы горела вся межрасовая пища, все эти кулинарные компромиссы вместе с их изобретателями, барменами и гребаным космопортом, где я догнала обормота.
– Я же сказал, у теб-бя есть цель в жизни. Это п-плохо? Это, мать твою, просто предел моих мечтаний. Я пощипала переносицу.
– Изматывает. Надоедает.
– В-верю. Поэтому, наверное, дочь? А ты стал разбираться в людях, канцлереныш. Не хочешь больше так ошибаться, как с Рей?
– Допустим.
– Кстати, п-прости, что спрашиваю, но п-почему ты использовала г-гены…
– Заткнись, – подняла я руку. – Просто заткнись. Это не твоего ума дело. На мой взмах прибежал официант, и я раздраженно отправила его прочь. Вот урод, откуда он столько знает обо мне? Между прочим, хорошая мысль.
– Давай так, засранец. Мы сейчас с тобой честно разговариваем, и если мне понравятся ответы, я подумаю о том, что мне делать с твоим предложением. /'Подумаю, ага. Обещать – не вешаться'/. Я потянула носом воздух. Последние годы словно слетели с меня прочь. Я снова ловила себя на глупых мыслях, понимала, что дурю сама себя. Понимала, что мне нравится этот чертов разговор.
– Сп-прашивай.
– Почему ты столько знаешь обо мне? Синдзи посмотрел на меня, а потом вдруг хихикнул – по- мальчишески, по-детски.
– А ты как думаешь? Я не успела открыть рот, а он уже сообразил, что так разговаривать не стоит.
– Спроси Кацураги, п-почему она не аннулировала мои д-допуски.
Как ты помнишь, после Заката у меня б-был высший уровень. Я потянула носом воздух и решила, что ничего говорить не буду. И думать не буду. Но – ай да Мисато-сан. Ай да… Он ей что, проценты отсылает от прибылей?
– Окей. Тут ясно. Второй вопрос. Зачем тебе понадобилась я?
– Яуллис хочет, чтобы ты участвовала в сделке. О, черт. Значит, информация, что обормот связался с Рыжим, – правда, и я прибыла по адресу. И я даже ума не приложу, как мне к этому относиться. Ответ на второй вопрос оказался таким же офигенным, как и на первый.
– Не хочу даже знать пока, что это за сделка. Но третий вопрос.
Зачем она тебе? Если спросит, о ком я, – встану и уйду вызывать орбитальные бомберы. И плевать я хотела на приграничную войнушку.
– Я хочу, чтобы она б-была рядом. А он почти научился врать мне. Почти-почти, он честно старался, но какого дьявола я так разочарована?
– Всего доброго, брехло, – сказала я, поднимаясь. /'П-подожди'/, – прочитала я по его губам. Он крепко держал мой рукав.
– Я хочу п-попросить у нее прощения. А вот это правда. Это такая неприятная правда, что не передать.
Лучше бы он сказал, как ее любит, как хочет сделать ее королевой мира. А это – это совсем плохо, глупо и плохо, и, оказывается, я надеялась, что все слегка радужнее. С другой стороны, всегда есть другая сторона. Так что я отобрала у обормота свой рукав и положила на стол кредитку.
– Мне надо подумать. *** На фрегат «Нигоки» я смотрела после этой встречи совсем другими глазами. Какие-то дурацкие образы из прошлого, какие-то воспоминания, какие-то мысли о том, что было. А ведь как все хорошо началось: я просто попросила новому кораблю дать название в честь своего первого настоящего судна. Срочно: все забыть к чертовой матери, сосредоточиться на главном. Вызов, код, шифрование – главный протокол, приоритет – средний.
Пускай задержки сигнала, зато вряд ли кто-то подслушать попробует. Я широко улыбалась. Малышка наверняка сейчас устраивалась на диване перед пультом видеосвязи, и выглядит она здорово – как всегда. А ее глупая мать сейчас будет объяснять дочке, почему еще неделю она проведет в страшно рискованном рейде, где будет побеждать зло. А еще ее глупая мать попытается там навсегда распрощаться со своим прошлым. Ну, или как получится. Ребенку всегда можно пообещать подарок и ежедневную связь, а вот что пообещать своей совести?
– Мамка! Тоненький голосок, который заменил все, звучавшие в моей голове.
Все-все – и навсегда. Я улыбалась, вминая назад в горло истошный крик: /'Ты моя самая лучшая, доченька!'/ Я улыбалась, потому что пока еще не произнесена эта фраза, все будет хорошо.
Боже упаси (нем.) Человечество превыше всего (нем.) После Заката (лат.)
