Дополнение: Эверет Тру
8 апреля 1994 года я был в Цинциннати, штат Огайо, когда мы со Стивом Галликом впервые услышали о самоубийстве Курта Кобейна.
Мы приехали взять интервью у Бека, одной из восходящих звезд «Gold Mountain», записавшего модный гимн «Loser». Я приехал прошлым вечером, чтобы застать концерт такомской скейт-гранж-группы «Seaweed» в местном клубе, который также являлся автоматической прачечной. Хотя у двух музыкантов был грипп, бывшие саб-поповцы были в отличной форме, напоминая мне о той потрясающей силе и энергии, которая когда-то пленила меня в сиэтлской музыке. Стив прилетел на следующее утро, и мы ждали, когда наш объект освободится. Это был день, какие часто выпадают в путешествиях: серый, скучный и нескончаемый. Впрочем, мы с нетерпением ждали, что на неделе пообщаемся с любителями «Cheap Trick» из группы «Guided By Voices» в соседнем городке, Дейтоне.
Нам уже сообщили, что и у Бека тоже грипп и что он, возможно, отменит и вечерний концерт все в той же прачечной (на разогреве должна была выступать малопонятная лос-анджелесская женская поп- группа «That ОО9»), и наше интервью. И вот мы сидели у меня в номере, отдыхали, смотрели MTV и CNN, читали журналы. Альбом «Hole» «Live Through This» уже должен был выйти, и Стив, довольно целомудренный человек, был шокирован некоторым фотографиями Кортни. «Что на это сказал бы Курт?» – спрашивал он меня пару раз. Впрочем, несмотря на погоду, настроение у нас было хорошее: за последние лихорадочные недели мы встретились впервые. И тут зазвонил телефон. Было около 11 утра.
Трубку взял Стив. Это оказался Пол Лестер, мой редактор из «Мелоди мейкер» – не самый деликатный человек.
– Что там насчет смерти Курта Кобейна?
– Не знаю, о чем ты говоришь, – отвечает Стив. – Говори нормально, а?
Я смотрю на Стива. По его виду ясно: что-то не так.
– Это Лестер, – объясняет он. – Он утверждает, что ходят слухи о самоубийстве Курта.
Я беру трубку и говорю ему, что нам ничего не известно, но я сейчас позвоню в пару мест, узнаю и сразу же перезвоню. Он просит меня поторопиться, потому что в офисе «Мейкер» собралась толпа журналистов, которые специально припозднились, чтобы узнать, правда ли это. Мы со Стивом переглядываемся: кажется, что рушится мир … и тут мы оба понимаем, что это правда. Курт покончил жизнь самоубийством.
Не знаю, почему мы это поняли. Ни один из нас даже не представлял себе, что у Курта были суицидальные мысли. Оба мы считали эпизод в Риме простым несчастным случаем. Я был в этом уверен, несмотря на то что мне после этого звонила Кортни и спрашивала, нравится ли мне идея метода «встречи с любовью» для преодоления его героиновой зависимости. Я ничего не знал о таком методе, но ответил, что стоит попробовать все, что может помочь Курту разобраться в жизни. Потом мне звонила еще Дженет Биллиг из «Gold Mountain», личный менеджер Курта, чтобы убедить меня, что психически с Куртом все в порядке.
Следующие ЗА минут прошли в давящей неизвестности; я звонил по всем номерам, какие помнил: в «Gold Mountain», в «Bad Moon» (пресс-агенты «Nirvana» в Британии), своим источникам у Геффена, в дом Куртни – нигде не отвечали. В итоге мне пришлось позвонить биографу «Nirvana» Майклу Азерраду в Нью- Йорк. Я не хотел. Мне этот человек не нравился. Я считал, что менеджмент«Nirvana» выбрал его для написания книги только по причине его «беззубости».
– Да, это правда, – сказал он. – Мы все собираемся в Сиэтл. И тебе советую.
Тогда меня это предложение поразило. И до сих пор удивляет.
Какого лешего мне было делать в Сиэтле? Возможно, Майкл намекал на то самое определение моих занятий, которое проорали мне в поезде Брайтон-:-Лондон несколько лет назад и которое я тогда яростно отрицал: «Да ты просто сраный музыкальный журналист!» Неужели это все, что осталось от многолетней дружбы: я должен выполнять свою работу?
Я пересказал новость Стиву .
Потом вылил остатки бутылки «Мейкерс Марк» в раковину, рассудив, что худшее в данной ситуации – это напиться. Стив попросил меня сообщить в «Мелоди мейкер», что он не хотел бы, чтобы его фотографии использовались в неизбежных трибьютах … Кажется, когда я перезвонил, то разговаривал с нашим главным редактором, Алланом Джонсом. Он сказал, чтобы я просто ехал и делал что нужно: «Авиабилеты и все остальное, все это не важно, мы всё оплатим, и ты не обязан писать, если не хочешь». Этот диалог я буду вспоминать с вечной благодарностью.
Не могу точно описать, что было дальше. Происходящее казалось нереальным. Я не знал, что делать, куда ехать. Я не хотел лететь в Сиэтл, чтобы не сталкиваться с тем ужасом, который, как я знал, свалится на меня сразу после прилета. За последние пять лет я позабыл о своем прошлом и не сталкивался с печальными сторонами жизни. Я мечтал оказаться где угодно, но не в Америке, не в Сиэтле, не в Огайо … я вспоминал те случаи, когда не желал звонить Курту или Кортни, считая, что знаменитостям не нужны друзья, когда вокруг столько менеджеров. Если бы Курту удалось потрепаться со мной и Стивом, сходить пару раз на концерт «Guided Ву Voices», напиться с Ким Дил, он никогда не дошел бы до такого конца...
Да.
Телефон проснулся вновь. Это звонил из аэропорта мой друг Эрик Эрландсон: «Кортни хочет, чтобы ты прилетел в Сиэтл». Так я оказался в стерильных, анемичных проходах аэропорта Цинциннати, вместе со Стивом и сумкой с виниловыми альбомами, которые я купил за день до того. Мы не знали, что сказать друг другу. Я отдал Стиву альбомы, чтобы он увез их с собой в Англию.
И вот я летел в Сиэтл в тот же день, когда нашли тело Курта Кобейна; слезы струились по моему лицу, а в голове постоянно вертелся рефрен песни «Hole». «Пройди со мной через это, – пел женский голос. – И я клянусь, что умру за тебя» .
Эрик попросил меня по прибытии в Сиэтл позвонить, чтобы за мной прислали машину в аэропорт. Это было необходимо. Когда я добрался до ворот резиденции Кобейна на Лейк-Вашингтон, снаружи творился бедлам. Полицейская лента, кучка репортеров, зеваки на перекрытой дороге. Никого не допускали без особого приглашения. Я не мог отделаться от мысли, что добился высшей чести для рок-журналиста: быть в списке приглашенных на смерть рок-звезды. Простите за черный юмор, но вы же
В самом доме царило непонятное молчание. В одном углу стоял Марк Лэнеган, ни с кем не разговаривая. Он выглядел одиноким, и я тоже чувствовал себя потерянным – оба мы были отделены от остальных ситуацией и собственным темпераментом. Казалось естественным, что мы должны держаться вместе.
Больше не было почти никого, пока не появились Крист и Дэйв С несколькими друзьями и семьей, встав в другом конце комнаты. Лагерь Кортни и Эрика появился чуть позже ... или раньше. Помню, что какие-то типы с лейблов смерили меня взглядом – я ведь был журналист, и я подумал: «Тупые, тупые придурки. Мне никто не платил за то, чтобы я притворялся другом».
Мы с Марком болтались по дому, когда большинство уже ушло.
Между Кортни, Эриком и Кали вспыхивали резкие споры, но в этом не было ничего необычного. Кто-то хотел принять наркотики, чтобы как-то спрятать внезапную жуткую боль, другие с равным рвением требовали их запрета в доме. Кортни представила нас маме Курта, Венди, используя мое настоящее имя: «Это друг Курта Марк и мой друг Джерри». Нам обоим показали и прочли записку самоубийцы.
И больше мне почти нечего сказать о том печальном уик-энде.
Мы с Марком все время жили в его квартире, где-то у начала монорельсовой дороги, в центре города. Мы никуда не выходили – может, только кофе выпить на углу. Мы почти не разговаривали. Меня больше заботило, все ли в порядке с Марком, и я почти уверен, что и он беспокоился обо мне. Однажды мы включили телевизор: там говорили о «Nirvana» и о бдении фанов, и мы сразу же выключили его. Деятели «Sub Pop» устраивали в «Crocodile» ежегодную вечеринку, которая теперь превратилась в поминки. Что ж, все верно, хотя Курт не очень ладил со своими бывшими товарищами в последние годы. Мы послушали несколько альбомов, побродили по дому, скрывая слезы. Однако в основном мы просто сидели и ждали звонка Кортни, если понадобимся ей.
Когда настал день панихиды, стояла прекрасная солнечная погода – такой день, когда Сиэтл кажется
