— Здравствуйте еще раз, доктор Свифт. Ваша коллега доктор Рейнольдс была столь любезна, что сообщила мне, где вы. Для этого оказалось достаточно удалить ей всего два пальца.
— Нет, мэм, ничего здесь не происходит. Прекрасный погожий день, семьдесят пять градусов[10] и в небе ни облачка.
У Адама Ронки, начальника службы безопасности лаборатории Ферми, был жизнерадостный чикагский акцент. Слушая его по телефону, Люсиль представила себе, как он выглядит: пухлый, румяный, средних лет. Беззаботный мужик, который нашел себе работу не особенно напрягающую.
— Доклады об инцидентах есть? — спросила она. — Любые признаки чего-нибудь необычного?
— Сейчас посмотрю. — Он зашелестел бумагами. — В четыре двенадцать охранник у западных ворот заметил в лесу какое-то движение. Оказалось, что это лиса. В шесть двадцать восемь пожарные выехали по тревоге на нейтринный детектор.
— Тревога?
— Скорее всего ложная. Какие-то неполадки в системе автоматического пожаротушения. Эта штука все время… — Его прервал треск помех. — Агент Паркер, прошу прощения. Начальник пожарной охраны вызывает меня по рации.
— Постойте! — заорала Люсиль, но он уже поставил ее на ожидание. Почти минуту она барабанила пальцами по столу, глядя на протокол разговоров Джорджа Осмонда. Лаборатория Ферми не слишком вероятна как цель террористов — там нет ни разработок оружия, ни радиоактивных материалов в приличных количествах. Но мистеру Осмонду, быть может, нужно нечто совсем иное.
Наконец Ронка вернулся на линию.
— Извините, мэм. Начальник пожарной охраны просил меня помочь. Да, так что вы…
— В чем он просил вашей помощи?
— Да он заметил парочку посторонних. Какая-то сумасшедшая с ребенком. Это бывает чаще, чем можно подумать.
Люсиль стиснула трубку. Она подумала о бывшей жене Свифта и их сыне, исчезнувших двое суток назад.
— Женщина за тридцать, блондинка, роста пять футов шесть дюймов? И с ней семилетний мальчик?
— Да, а откуда вы…
— Ронка, слушайте меня внимательно. У вас идет захват объекта террористами. Блокируйте лабораторию.
— Да постойте, я не…
— Вот что: я знаю директора чикагского отделения бюро. Сейчас скажу ему, чтобы прислал агентов. А вы примите меры, чтобы никто не покинул территорию!
Профессор Гупта знал, где он. Кладовая, где его заперли, находилась недалеко от детектора коллайдера — жемчужины в короне лаборатории Ферми. Сидя спиной к стене, он слышал низкий гул детектора и ощущал вибрацию пола.
Детектор имел форму гигантского колеса более десяти метров в высоту, и канал пучка служил для этого колеса осью. Протоны и антипротоны сталкивались прямо в центре колеса — в точке, окруженной концентрическими кругами приборов — дрейфовыми камерами, калориметрами, счетчиками частиц. Во время работы Теватрона эти приборы отслеживают траектории кварков, мезонов и фотонов, возникающих в высокоэнергетических столкновениях. Но сегодня не будет частиц, вылетающих из центра колеса — сегодня соударения пробьют дыру во вселенной, выпуская стерильные нейтрино в дополнительные измерения, и ни один прибор на планете не обнаружит их присутствия, пока они вновь не ворвутся потоком в наше пространство-время. Гупта услышал новые координаты цели, которые ввел Саймон, и вполне мог представить себе, где это случится. Примерно в тысяче километров к востоку, где-то на восточном побережье.
Профессор опустил голову, уставясь на пол. Это не его вина. Он никогда никому не желал зла. Конечно, он с самого начала знал, что его работа может потребовать жертв. Он знал, что Саймону придется применить некоторое давление к Кляйнману, Буше и Мак-Дональду, чтобы извлечь из них Einheitliche Feldtheorie. Но это неизбежно. Когда же уравнения окажутся у Гупты в руках, он постарается избежать любых актов насилия, которые могли бы омрачить демонстрацию единой теории. И он не виноват, если не исполняются его приказы. Все дело в развращенности человеческой натуры — русский наемник постоянно его обманывал.
В темноте кладовой послышался новый звук — далекое гудение. Это гудела высокочастотная система, генерирующая теперь поле для ускорения протонов и антипротонов. Каждый раз, когда частица облетала кольцо — а это происходило пятьдесят тысяч раз в секунду, — поле придавало ей ускорение. Не пройдет и двух минут, как протоны и антипротоны достигнут максимума энергии и сверхпроводящие магниты направят пучки навстречу друг другу. Профессор поднял голову и прислушался. Пусть нельзя услышать, как рвется пространство-время, но вскоре он узнает, удался ли его эксперимент.
Дэвид лежал навзничь на бетонном полу тоннеля. Саймон навис над ним, наступив на грудь. Дышать было трудно, встать — невозможно. Ловя ртом воздух, Дэвид схватился за кожаный ботинок, попытался столкнуть его с груди, но наемник лишь надавил сильнее, впечатывая каблук. Для верности он еще и направил «узи» в голову Дэвида, хотя и не собирался, очевидно, стрелять. Может быть, боялся, что срикошетировавшая пуля повредит трубу, а может, просто хотел поиздеваться.
Он давил каблуком на грудину Дэвида, а гудение сверхпроводящих магнитов становилось все громче, и пол туннеля задрожал.
— Слышите? — спросил Саймон, и потное лицо осклабилось. — Ускоряется. Осталось две минуты.
Дэвид извивался, сучил ногами, пытался колотить кулаками Саймона по ноге, но этот гад стоял как камень. Он был похож на человека, охваченного страстью, и смотрел с отвисшей челюстью на жертву, которую прижал к полу.
Дэвид почувствовал, что силы оставляют его. В голове пульсировала боль, порезы на лице кровоточили, и он плакал — плакал от боли и отчаяния. Это была его вина, целиком и полностью, от начала и до конца. Он думал, что сможет взглянуть на Теорию Всего безнаказанно, и теперь несет кару за грех гордыни, за дерзкую попытку прочитать мысли Бога.
Саймон кивнул:
— Больно, да? А ведь вы ощущаете это всего несколько секунд. Представьте себе, каково было жить с этим пять лет.
Превозмогая давление на грудь, Дэвид сумел набрать чуть воздуху в легкие. Пусть это и безнадежно, но он не сдастся без боя.
— Сволочь! — прохрипел он, ловя ртом воздух. — Сволочь и трус!
— Вам не испортить мне настроение, доктор Свифт, — усмехнулся наемник. — Я сейчас впервые за пять лет счастлив. Я сделал то, что хотели от меня мои дети. — Он обернулся на канал пучка. — Вот именно. То, что они хотели.
Дэвид замотал головой:
— Ты псих!
— Быть может, быть может. — У Саймона отвисла челюсть, мерзко болтался над нижней губой высунутый язык. — Но я это сделал. Как Самсон с филистимлянами, я обрушу столпы их дома на головы их.
Саймон сжал свободную руку в кулак, отвернулся на миг от Дэвида и уставился на стену туннеля.
— Никто не будет смеяться над моей могилой, — сказал он вполголоса. — Ни смеха, ни жалости. И ничего… — Голос у него сорвался, он заморгал, потер пальцами переносицу. Потом, снова поймав мысль, посмотрел злобным взглядом на Дэвида и вдавил сильнее каблук. — И все! И дальше — тишина!
Дэвид ощутил, как в груди что-то кольнуло, но не от давления тяжелого каблука. Он пристально всмотрелся в лицо наемника — тот был как пьяный. Челюсть отвисла, веки опускались. Потом Дэвид посмотрел на трубопровод с жидким гелием, который пытался пробить. Участок возле букв «НЕ» был
