глубины души своим пренебрежением?
— Я совершил много дурных поступков, но снова и снова клянусь Всемогущим Господом, что я не виновен ни в одном из тех преступлений, которые вы мне приписываете.
Дэйр положил руки на плечи Элис:
— Пожалуйста, родная, верь мне. Ты — моя жена и последний человек, кому я могу солгать. — Он прижался губами к ее рту, но она была тверда и бесчувственна, как камень, и когда он отодвинулся от нее, то увидел, что она, не отрываясь, смотрит пустыми глазами на полог кровати.
— Вы говорите, теперь я ваша жена, — все еще находясь во власти беспорядочных и болезненных видений Сибиллин в его объятиях, Элис слышала свою невыразительную речь, как будто ее произносил кто-то другой. — Я — ваша собственность, и по закону вы вправе сделать со мной все, что вам будет угодно.
Она откинулась на спину и лежала, как страдалица, принесенная в жертву нежеланному супругу.
Дэйр отстранился. Встав с кровати, он посмотрел на неподвижное тело. Счастье, которым начался минувший день, обернулось для него отчаянием.
— Я никогда, не обидел ни одной женщины вопреки ее воле, тем более не хочу этого с вами. И никогда не привлекал сатанинские силы, чтобы завлечь их в мою постель, куда не раз они сами являлись без приглашения.
Он улыбнулся горько и цинично. Такие эпизоды были для него источниками многих неприятностей. Сибиллин. Тэсс. Даже так страстно желанная Элис принесла ему только невыносимую боль.
— Если вы не хотите меня, пусть так и будет. Найдется много других, кому я нужен. Я справлюсь с тем, что вы меня отвергли. Это бремя — одно из тех, к которым я давно привык за свою жизнь. Я научился их нести. — Холодный блеск его голубых глаз был циничен и насмешлив. — А как насчет младенца, которого, возможно, мы с вами зачали во время нашей ночи блаженства? Что будет с ним? Вы тоже назовете его сыном дьявола, как это сделали мои родители со мной? Неужели ему придется платить в своей невинности за наши грехи?
Неистовые чувства изменили непроницаемое выражение лица Дэйра. Он прижал пальцы к глазам, болевшим от напряжения и непролитых, жгучих слез. Потом он повернулся и вышел из комнаты, не проронив ни звука.
Стыд охватил Элис, и потрясение, вызванное уходом Дэйра, уничтожило и развеяло остатки сна, внушенного ревностью. Она всегда знала, что под холодной броней его внешнего спокойствия бурлили сильные чувства, но никогда не думала, что они могут выплеснуться наружу по ее вине. Она хотела бежать за ним, умолять о прощении, просить его простить ее за ревность, за несдержанные слова, вырвавшиеся у нее против воли. Но его самоуверенное заявление о многих, которые с радостью примут его в своей постели, удержало ее на месте. Из-за своего злосчастного характера, безумной ревности она потеряла его. Элис впала в полное отчаяние. Она была способна, оставшись в его комнате, лишь молиться, чтобы он вернулся, когда утихнет грозная буря его страстей и к нему вновь придет безмятежное самообладание.
Такова была безнадежная действительность, принесшая лишь чувство вины и никакого утешения. Она всегда желала его близости, стремилась облегчить его боль, но не добилась ничего, кроме увеличения пропасти между ними, как раз в тот самый момент, когда самые пламенные мечты почти осуществились.
Совершенно измучившись от своих переживаний, она долго не могла уснуть, пока образ крошечного существа с черными волосиками и голубыми глазками, уютно устроившегося в ее объятиях, не убаюкал ее, и она, наконец, погрузилась в призрачный сон.
Глава шестнадцатая
— Новобрачная проснулась так рано? — Сибиллин подняла брови с плохо разыгранным изумлением, подходя к помосту, где Элис заканчивала свой завтрак. Ей прислуживали несколько самых стойких слуг, проявивших воздержание во время вчерашнего празднества.
— Мне следовало бы знать, что твое чувство долга поднимет тебя с постели даже в утро после свадьбы. Хотя, думаю, совершенно напрасно. — Последнее замечание было брошено намеренно небрежно, когда она осторожно отодвигала свой стул. Точным движением и почти бесшумно она опустилась на него.
— Отец Мордэйн начнет служить ежедневные мессы только завтра. Похоже, он понял, что мало кто в состоянии прийти к обедне сегодня.
Мачеха села в таком близком соседстве от Элис, что не могла скрыть бледности своего лица, доказывавшей, что Сибиллин тоже страдает бессонницей. Что же заставило эту избалованную женщину бежать из теплой кровати? Ответ пришлось ждать недолго.
— Но как священник мог узнать, что одинокую новобрачную ничто не держит в постели? — Элис получила то, о чем Сибиллин мечтала сама. У Элис есть Дэйр и многое другое. У Элис есть прекрасный дом и положение, которому она завидовала. Но в одном Элис, несомненно, потерпела неудачу, и раздраженная Сибиллин постаралась хоть как-то сравнять счет. — От такого человека, как отец Мордэйн, которого даже нельзя назвать настоящим мужчиной, трудно было ожидать, что он заметит, что невеста не способна удержать жениха у себя в постели даже на одну ночь.
Злобные слова поразили Элис, как резкие удары хлыста. Подавив крик боли, она нервным движением пригладила складки скромного барбета на похолодевших щеках. Она встала рано в надежде застать Дэйра за столом, но если он даже и появлялся за утренней трапезой, то это было до ее прихода. А что касается того, где он провел ночь, то злорадное торжество мачехи по поводу того, что он был не у своей невесты, давало красноречивый ответ не только Элис, но и тем, кто прислуживал им за главным столом.
И этот несомненный факт, что отвергнутый ею Дэйр обратился за утешением к Сибиллин, странным образом вызвал у Элис не ревность, а раскаяние в том, что она позволила ему уйти. Она позволила безрассудной ревности ослепить себя. Дэйр — человек чести, и если он в чем-то клянется, что это правда, то так оно и есть. Несколько раз прямо и косвенно он клялся, что невиновен и не соблазнял жену своего приемного отца. Минувшей ночью он с пренебрежением говорил о женщинах, которые незваными являлись к нему в постель. Взвешивая все факты при сером свете начинающегося дня, Элис твердо осознала одно — ей следовало выбросить из памяти то, что она видела своими глазами, и поверить Дэйру, когда он так об этом просил. Она должна была поверить его торжественным уверениям в своей невиновности. Вместо этого она сама отослала его в раскрытые объятия Сибиллин.
Женщины были поглощены своей перепалкой, и ни одна из них не заметила третьего лица за столом. Леди Элинор молча наблюдала всю сцену и поняла скрытый накал страстей. И как подобает истинно любезной хозяйке, графиня решила вмешаться и ослабить напряжение. Кроме того, ей хотелось помочь новобрачной.
— Элис, если вы уже откушали, я была бы вам очень признательна за помощь в небольшом деле там, наверху.
Отказать леди Элинор было невозможно, даже если бы Элис и хотела, но она и не хотела отказывать. Она была рада любому предлогу удалиться и так поспешно отодвинула стул, что он издал резкий скрип по доскам деревянного помоста. Сморщившись, Сибиллин сжала виски дрожащими пальцами. В замешательстве Элис вспыхнула от своей неловкости, хотя и не могла бы утверждать честно, что испытывает раскаяние в том, что причинила беспокойство женщине, на лице которой еще не погасла язвительная усмешка.
Когда Элинор спокойно последовала за Элис после неловкой сцены, ее твердый взгляд погасил хихиканье кое-кого из слуг, перешедшее в смущенное покашливание. Поднявшись первой по лестнице, леди Элинор остановилась на середине марша, где их никто не мог услышать. Желая смягчить напряжение молодой женщины, она повернулась и тихо заговорила:
— В качестве новой графини Уайт… — Элинор сухо улыбнулась испуганному выражению лица Элис. Было ясно, что такое изменение в общественном положении, как следствие супружества, не приходило в голову новобрачной. И хотя она об этом догадывалась, Элинор было приятно убедиться еще раз в том, что
