Наветренная дорога

полуострова Бонита–Спрингс, ни на острове Са­нибел, ни в Нейплс.

Зоологи, цитируя друг друга, утверждают, что ридлеи водятся в Карибском море. Однако это не так. Во всех моих скитаниях, о которых я расскажу вам в следующих главах, мне сопутствовала загадка о ридлеях. Волнуясь по разным причинам — по поводу зеленых черепах, ради которых пришлось побывать в этих краях, из?за необ­ходимости бесконечных окольных объездов и отклонений, — я сумел выяснить то, что меня более всего беспокоило: нет ридлей в Карибском море!

Единственное, что нужно теперь делать, — медленно и постепенно продолжать поиски. И прежде чем искать в другом месте, я вернусь во Флоридский залив, где между мысом Флорида и северными отмелями море мелководно и где разбросано бесчисленное множество маленьких островков, вроде Санди–Ки, мало посещаемых натуралистами. Берега этих островков покрыты мангровыми зарослями, в которых никакие черепахи не могут устраивать свои гнезда, однако мангровое окаймление перемежается здесь с песчаными берегами, и, может быть, эти узкие, небольшие песчаные участки — как раз наиболее подходящие места для гнездования ридлей. Ведь именно здесь, в прибрежных водах Флориды, в избытке водятся ридлеи, сюда и проникает Флоридское течение, которое уносит черепах в Гольфстрим. Очень может быть, что природная осторожность молодняка позволяет ему держаться там вне на­шего поля зрения, а местные сезонные миграции беременных самок проходят втайне от человеческого глаза. Все это достаточно маловероятно, но пока что это наиболее разумное предположение.

И я полагаю, что за ответом нужно вернуться в залив, где много лет назад Иона Томпсон нанес при мне удар острогой Может быть, все атлантические ридлеи схо­дятся туда, где была та — первая, и где в теплой молочно–белой воде встречаются дюгони, альбули и доживающие свой век крокодилы. Может быть, в одну прекрасную летнюю полнолунную ночь затянувшееся решение вопроса замкнет круг, и загадка о ридлеях умрет там, где она зародилась.

Глава вторая НАВЕТРЕННАЯ ДОРОГА

Но вы еще не знаете всей повести о ридлеях. То, что осталось досказать, состав­ляет, пожалуй, наиболее загадочную ее часть.

Это случилось сравнительно недавно и спустя много времени после того, как я ре­шил, что знаю по меньшей мере величину загадки. И произошло это в юго–восточ­ном уголке Карибского моря, того самого моря, в котором, как я пытался вас уверить, ридлеи не обитают.

Я находился на острове Тринидад, в его диком северо–восточном крае, где конча­ется наветренная дорога и лес подступает вплотную к скалистой кромке берега, а огромные волны гнут спины и прыгают перед щербатыми отвесами из аспидного сланца. Здесь ничто не отделяет вас от окружающего мира, тут только стремитель­ный ветер да тусклые, неясно обрисовывающиеся на востоке очертания острова То­баго.

Я жил в Матло, где поселился в построенном на скале высоко над морем прави­тельственном доме для приезжих. Однажды после полудня я отдыхал в гамаке, под­вешенном в тени веранды. Все утро я лазал по крутым тропинкам, пробирался в чаше леса, ловил лягушек и змей и безуспешно пытался снимать цветные фотогра­фии в сумерках. царивших под кронами деревьев мора. И теперь наслаждался поко­ем, который превращает в безмятежного владыку любого человека, в том числе и университетского профессора, когда он располагается в гамаке на обдуваемой пас­сатом веранде, а перед ним находится лимон и фарфоровая чашка, наполненная ро­мом. В этот миг я никому и ничему не завидовал. Я просто лежал в гамаке, позволяя ветру покачивать его, и глядел в морскую даль.

Море и небо, обрамленные краем крыши и перилами веранды, напоминали недо­держанный цветной фотоснимок — так неестественно контрастными казались все краски Далекая голубая тень острова Тобаго увенчивалась куполом жемчужных туч, а легкий приятный ветерок гнал над морем разрозненные, похожие на клочья хлопка, облака, плывшие в беспредельной синеве неба. Они плыли безостановочно, отбра­сывая на поверхность моря одиночные тени, которые строились в марширующие вслед за облаками шеренги.

Вдали, среди белых гребней волн и теней облаков, плавали рыбачьи лодки из Мат­ло. Их было десятка два — этих маленьких, похожих на веточки челноков с несооб­разно большими треугольными парусами, сшитыми из мешковины и надувшимися с наветренной стороны не меньше, чем спинакер на парусной гонке. Прямо под скала­ми, так далеко, что их почти не было видно, маленькие суденышки, словно сорвав­шись с натянутой тетивы, взлетали и скользили по огромным волнам, сновали во всех направлениях, скрещивали свои пути и ныряли навстречу стремительному вет­ру.

Кроме марширующих теней облаков, на поверхности моря виднелись черные пят­на, каждое размером в пол–акра. Они не приближались, а держались за рифами и двигались вдоль берега, по направлению к резко очерченному мысу. Я взглянул на небо, чтобы узнать, когда же нарушится строй облаков и можно будет рассмотреть эти пятна. но тут обнаружил кричащих чаек, рыщущих птиц–фрегатов, темные бороз­ды и взлетающие клочья пены в тех местах, где кингфиши рвали на части края пятен и где какие?то более крупные существа нападали на кингфишей.

Я понял, что двигающееся вдоль берега пятно было косяком хамсы, и туда, где рыба держалась стойко, не уходила в глубину и не металась в отчаянии во все сто­роны, отовсюду устремлялись белокрылые рыбачьи лодки. Они волокли за собой переметы с наживкой в надежде, что кингфиши, корифены или макрели предпочтут хамсе наживку из чистейшего рыбьего брюшка. И все это время огромные волны неукротимо наносили берегу удар за ударом, перепрыгивали через рифы и воздвига­ли из воды башни, дробившиеся у береговой полосы.

В кухоньке, находившейся за моей спиной, рослая женшина–ашантийка трудилась над шестифунтовой макрелью. Это была моя макрель! Она была разрезана надвое, передняя часть томилась в горшке среди помидоров с палеи величиной и накрошен­ного чеснока. Другая половина брызгала растительным маслом на угли мангрового дерева, над которых она жарилась. Вдобавок в бирмингемском противне запекалась половина плода хлебного дерева, и я чувствовал себя в ладу со всем миром. Тя­жесть забот о морских черепахах я переложил на плечи мужа моей хозяйки, который собирал для меня сведения о местных охотниках за черепахами. Трое мальчишек по моему заданию ловили за плату всяких животных: ящериц по три пенса и змей по полтора пенса за штуку.

Внизу, под верандой, на поросшем травой скате холма паслись на привязи коза и осел. Чтобы достать висевшие высоко над головой ветки агавы, козе приходилось становиться на задние ноги. Осел был миниатюрным седоватым вест–индским со­зданием, преисполненным скрытой моши и длинноухого спокойствия. Это было странное маленькое животное. Время от времени, приходя в особое расположение духа, он издавал самый невероятный из звериных криков — ликую, отвратительную ослиную песню, которая всегда напоминала знакомые мне по довоенным годам ту­манные мексиканские зори.

Неожиданно на веранде послышались шаги: это вернулся мой разведчик и сооб­щил, что люди, лучше всех знающие толк в черепахах, живут в деревне, в девяти ми­лях западнее по побережью. Я поблагодарил и сказал, что наутро отправлюсь к ним. Он стал объяснять, какой тропой надо идти, но тут я увидел на столе половину моей макрели, и нашей беседе наступил конец.

Ранним утром следующего дня, оставив в конце дороги свою маленькую англий­скую автомашину, я отправился дальше по каменистой тропе. Продвигался я очень медленно — мне нигде не приходилось видеть таких чудесных пейзажей, как на се­верном берегу Тринидада, между Матло и бухтой Маракас. Тропа тянулась через оголенные ветром кустарники высотой по пояс человеку, шла вдоль возвышающего­ся, как башня, мыса, вилась по ущельям мимо высоких и гладких, как стена, высту­пов джунглей, затем падала книзу и проходила вдоль берега, поросшего пальмами, и наконец привела меня к невидимой издали бухточке. Я невольно залюбовался голу­бой заводью бухты, в теплую, кристальную воду которой вливался поток свежей, при­несенной с гор ледяной воды. Здесь жили маленькие лягушки и крабы, и молодь бар­ ракуды бросалась на вертящихся юлой жуков.

Это был неторопливый переход. В конце концов я добрался до поселка, состояв­шего из нескольких лачуг. Передо мной возникли крошечные, обожженные солнцем хижины с высокими, островерхими крышами, как у домиков Диснея. Они располага­лись вдоль склона горы, среди пальм и хлебных деревьев. Внизу виднелась не­большая глубокая и узкая, как фиорд, бухта, заканчивавшаяся среди гранитных вы­ступов